Он положил бумагу Най-Турса на видное место под пресс в виде голой женщины.
— Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете? — спросил Мышлаевский, внимательно всматриваясь в Лариосика.
Обнаженное до пояса худое тело отражалось в пыльном трюмо, свеча нагорала в высоко поднятой руке, и на груди была видна нежная и тонкая звездная сыпь. Слезы неудержимо текли по щекам больного, и тело его тряслось и колыхалось.
— Есть бинт, — радостно и слабо крикнула она. Исчезла, вернулась, разрывая пакет со словами. — И никого, никого… Я одна…
— Я сама, сама сразу это сообразила… Конечно, его ранили…
— Я насчет Феликс Феликсовича… у меня сведения.