Я вспомнил, что последние дни Рудольф, проявляя бешеную активность днем, старательно избегал уходить в ночную стражу. Однажды я встретился с ним в сумерках, холодок прошел по всему моему телу. В черепе блеснула дикая мысль, настолько невероятная, что я тут же отбросил и забыл, благо есть о чем думать, но сейчас я снова ощутил прежнее беспокойство…
Сердце мое, окаменевшее уже давно, задрожало жалко, встало на задние лапки. Сейчас все женщины стремятся быть еще сексуальнее, сексапильнее, эротичнее, порочнее, откровеннее, натуральнее, фабрики и заводы пашут в три смены, создавая эротичные мази, духи, дезодоранты, научно-исследовательские институты ломают головы, чтобы сделать еще эротичнее и сексуальнее, а я смотрел на это воплощение чистоты и непорочности, грудь моя разорвалась с треском, я чувствовал, как забилось окровавленное сердце, как ему захотелось служить, подчиняться, быть в плену этой чистоты и целомудренности.
Первопоселенцы, как я уже видел, не вели записей, не до того, но, когда пришли первые монахи, на этих землях уже были два молодых свирепых королевства, что соприкоснулись краями, а потом начали борьбу за влияние.
Бернард кивнул, западная часть неба уже багровая, солнце медленно двигается вниз, прикрывшись темным, как преступление, облаком. Пока доберемся, расседлаем, выпряжем…
– Леди Клеондрина, – сказал я хриплым голосом, – это жестоко…
Дорожка шла по краю болота, огибала иногда чересчур близко, тогда колеса увязали во влажной земле. Над самим болотом прыгал огонек. Я вспомнил о лидерце, странном явлении, которое я предпочел бы объяснять чем-то вроде шаровой молнии или сгустка болотного газа, но я уже знал от Бернарда, что это существо способно приходить к спящим вблизи болот, насылает кошмары, но если с ним договориться, то служит вернее самого умелого слуги, находит клады и вообще… верно и преданно. Даже чересчур. Чтобы избавиться от такого слуги, надо велеть ему что-то уж совсем невыполнимое, вроде носить воду в решете или свет мешком, а самому потихоньку драть из этих мест.