Сигизмунд продолжал укоризненно смотреть на меня.
Анатолий Николаевич Бритва был любим всеми — семьей, друзьями, сослуживцами, партией. Он был практически идеалом мужа и отца и еще более идеальным коммунистом — именно таким, какими их описывали в советских романах.
— Угу. Полагаю, если вы повторите это еще двести или триста раз, я запомню еще лучше. Скажите, миледи, вы не слишком устали?
— Угу. Эй, а почему ты считаешь, что это не удастся проверить?
— Сам вижу, — прохрипел я, превращая набор рук в огромный миксер.
— А ты и его тоже убей! — недолго думая посоветовал Рабан.