Общаясь с ним, я начинаю думать, как язычник, отметил Анну — без всякого, впрочем, сожаления или неприязни. В конце концов, это неважно. У нас есть немного времени на игры, решил он. На любые игры. И я буду играть в то, что Творец сейчас позволил мне — потому что это мой единственный шанс играть с северянином, лучшим из всех. Смерть кого-нибудь из нас искупит все рискованные мысли. Кровь смывает всё — а уж такая кровь…
Мне кажется, что Ар-Неля это тоже огорчает. Вчера, когда я захожу к нему поболтать, он сидит на подоконнике и печально созерцает помятый листок дешёвой бумаги.
Рабыня подняла глаза и взглянула ему в лицо — робко, нежно и настолько желанно, что Элсу едва сдержал мгновенный порыв либо ударить её, либо сдёрнуть мех, открыв её шею и грудь совсем.
Элсу кашляет. Кашель не так ужасен, как я мог предполагать — может, его бронхит и не перейдёт в чахотку или воспаление лёгких. Я наливаю ему микстуры, он отталкивает чашку.
— Тебе не повезло, брат. Ты рос в Прайде, не видел другого. Для тебя всё это в порядке вещей, — Анну волновался, размазывал мелкую морось по отросшим волосам, торопился — но никак не мог дойти до сути. — Ты привык, брат: издохла одна — будет другая. Тебя не трогает даже Соня, не ужасает, что он околачивается поблизости — прости, но Лев мог и тебя так… если бы невзлюбил… я не прав? Разве у него мало бестелесных рабов львиной крови? Ты сам говорил…
— Ох, Ри-Ё… ну конечно, Государю — никак не ниже: это же государственное дело! Малыш, скажи, зачем нам рассказывать таким важным особам? Как ты думаешь, что станется с детьми старого дурака, если он отправится на каторгу, а его имение конфискуют?