— Да чем мы не свободные? Выше Прайда — вообще нет!
— Так, — говорю я. — Для письма ему — да, у тебя плебейский почерк.
Стены и свод из шершавого серого камня освещали скудные лучи осеннего солнца, косо падающие из узких бойниц высоко вверху. Элсу лежал на ворохе сена, накрытого куском холста; шагах в трёх, у дверей, обитых полосками стали, стояла бадья с водой, а на ее бортике висел оловянный ковш.
— Брось, Ник… так это я… это шутка. Зачем мне убивать его? Смешно же…
— Это должен быть этикет вместо боя, — возразила Вдова Нэр. — Мы должны победить, не обнажая клинка — от этого зависит спокойствие наших границ и счастье подданных.
Лицо Анну горело огнём. Он рывком развязал шнурок на вороте, будто это шнурок, а не душевный надлом, мешал Анну дышать. Он успел сто раз пожалеть, что взялся читать это письмо — но глаза сами собой скользили по строчкам, а знаки — эти кривые и небрежные знаки, скрытные и нервные — собирались в фразы, сказанные Львом, несмотря ни на что.