И именно в таком состоянии я натыкаюсь на посла Анну. Он сидит на подоконнике в обширной гостиной, украшенной громадными панно, вышитыми стеклярусом на шёлке, и с полуулыбкой смотрит в окно, подняв створку, обтянутую пергаментом.
А мне постепенно делается изрядно жаль его… Участь этого пройдохи — незавидна. Метаморфоза, очевидно, не будет по-настоящему удачной, как у всех потенциальных наложниц. Я вспоминаю гарем Смотрителя Эу-Рэ и тусклых девиц, у которых, похоже, имеются изрядные проблемы и со здоровьем, и со способностью рожать здоровых детей…
— Брат, — всхлипнула она, сообразив, что на неё смотрят, — водички ради Творца-Отца! У меня сил нет подняться…
— С Никовым стеклодувом… ага… хочешь босиком из дому сбежать? С Вершины Горы? Нет, в деревню, в деревню! Лечиться от мечтательности! И не рассуждай, Неба ради…
Первая — и единственная личная рабыня Анну. Вот такие дела.
— Поймите, Мариночка, вы — трофей. Вы — проигравший. Вам надо исходить из этого. После поединка, сделавшего вас женщиной, вы — вечно второй. Подтверждённый мужчина — победитель, а вы — проигравший. Вы понимаете, что должны чувствовать?