Мы уже довольно продолжительное время занимаемся с Квистом Финнсоном тем, что старый Олаф презрительно называл рукоблудием, и, видя подобное на своих тренировках, жестоко карал, сокрушая своим подкованным сапожищем юные задницы виноватых.
Драугр, разделавшись со штанами, переключился на сапоги, стоявшие рядом с постаментом, на котором покоилась чаша. Впившись всеми зубами в голяшку, он выдрал оттуда приличный шмат кожи. Я харкнул ему на плешь и попал — ловкость, однако, при мне.
— Недоделано, и брошено. Непродумано! Силы приложено много, но все бестолково, а умения — чуть. Но если бы он это довел до ума, получилось бы, скорее всего, то, что мы называем «эльфичий терновник», а эльви — «стража сокрытого».
— Дурень… Не так… Зачем в брюхо — просипел Кетиль, как только смог разогнуться — Надо чтобы пошла кро…
Кожаный панцирь был разрезан, рану я получил неглубокую, но длинную, довольно ощутимо кровящую. Хорошо хоть не в правый бок, иначе пришлось бы перехватывать секиру в левую руку. Она у меня не сильно слабее правой, просто сноровка будет уже не та.
— Возвращать славу и величие должен был мой брат! — прорычал Уилл — С Абелардом с детства возились, все внимание и забота доставались ему! Ему должен был отойти Ульбрехт! Но три года назад, он, пьяный, свалился с лошади и сломал спину так, что за него не брались лучшие целители. Калека не может наследовать майорат, и старшим стал я… Пойми, Сварти, — тяжело дыша он свалился на свою кровать — Я люблю отца, мать и брата, но свою судьбу буду решать сам.