Второе утро моей жизни на дереве встретило меня ставшей уже привычной моросью и полным онемением конечностей: чтобы не обеспечить бродивших внизу тварей сытным обедом, сверзившись к ним ночью, я привязывался к ветвям полосами ткани. Источником их, естественно, послужила рубаха, а ее остатков хватило, чтобы смастерить что-то вроде подгузника, вроде тех, какие мамаши для грудничков делают, чтоб те в колыбельку не гадили. Не то, чтобы я кого-то стеснялся, но вступать в последний бой, который мне скоро предстоит, сверкая срамом — не дело. А придется, в бой, в смысле, хотя бы и голому, с ржавым ножом: ибо нет места трусам в чертогах Асов, да и мучиться долго не потребуется.