И вот, примерно на вторую неделю моего тут проживания, все-таки растащил меня хитрый дед на откровенный разговор.
Но секира мне не понадобилась, наоборот, пропало постоянное чувство тревоги, снедавшее меня последние дни. Я так с ним свыкся, что уже не обращал внимания, и это ощущение покоя и безопасности стало для меня великой неожиданностью. Будто мешок с песком с плеч свалился, который до того таскал много часов. Легкость душевная и веселие, короче говоря, присутствовать стали.
Я возмутился, ибо гроши. Удалось настоять на тридцати, с условием повышения, за хорошую работу, плюс кормежка и одежда — дальше Ульрик уперся насмерть, но и то хорошо.
Ярость меня пробрала, почище, чем когда подлый драугр изгрыз мою секиру! Лапать свободного карла, при всем народе, да еще за такое место…
Дед-то черпак бросить пытался, что к ладоням его приклеился, и думал, что я его передразниваю — а оно вона как! Обиделся теперь, но моя-то в чем вина?
— Чего и стоило ожидать! — раздался женский голос из дверного проема, и я бы не сказал, что он принадлежал молодой девице.