Я всё больше восхищался этой девушкой: любой на её месте, заслышав зов Нави второй раз за ночь, имел право впасть в истерику.
Сев, я с размаху вписался лбом во что-то очень твердое. Показалось, что череп раскололся, как грецкий орех, и распухшие мозги выплеснулись наружу.
— Стажер! — обрадовался наставник, будто только что меня заметил. — Как быстро ты вернулся. А мы тут с милейшим Аполлоном Митрофановичем городские сплетни обсуждаем. Прелюбопытная картинка получается… Да ты кушай, пока не остыло. — он кивнул на блюда под серебряными крышками. — Отведай супчику: райское блюдо! Курочка домашняя, нежная — м-м-м… А какая здесь осетрина, Ваня! За такую осетрину и душу не грех продать. — он посмотрел на свет сквозь бокал. — Не говоря уж о коньяке. Вы меня не обманываете, милейший? — он повернулся к управляющему.
— Бвана, во сколько нам эта роскошь обойдется? Месячный оклад за сутки? Чем вам вдруг так разонравились обычные нумера для командировочных? Клопы надоели?
— Местные напролом прут, могилок не обходят, призраков не видят. Скороговоркой выбалтывают, что нужно, деньги под камушек пихают и — домой. За посылкой…
Он бросил на пол несколько халатов. Затем взял бутыль с водой и хорошенько их полил. Остатки выплеснул себе на голову и взялся за вторую бутылку. Вылил её всю на меня. Я не сопротивлялась.