Я хлопнул себя по лбу, заодно лишив жизни парочку комаров.
Отпустили нас уже на рассвете. Я клевал носом и чувствовал себя, как морковка вареная. Но бессердечный Лумумба объявил: раз уже утро — ложиться смысла нет. Наставника распирала кипучая энергия. Громким трезвоном шнурка предупредив прислугу, он сгонял полового за самоваром и бубликами и, вольготно раскинувшись на софе в парчовом халате и с трубкой в зубах, возвестил: — продолжаем разговор! Я осоловело моргнул.
— Ты утратил все права, став зверем. Если ты не уйдешь, мне придется тебя убить. — Зверь засмеялся.
— И что? — близняшки слушали, раскрыв рты. Даже Ласточка, вместо того, чтобы вставлять ехидные комментарии, только сопела потихоньку.
Лумумба сидел у распахнутого окна в удобном плетеном кресле. Благородные кудри его обдувал прохладный ветерок, а ноги, в щегольских сапожках из кожи химеры, покоились на мягком пуфике.
Я покосился на учителя. Может, у меня опять капец мозга от напряжения сделался? Уже с птицами разговариваю…