У меня непроизвольно дернулась щека. Непонятно, то ли улыбнуться, то ли заплакать.
Затем Мадам, клюнув блондинчика в щеку, уходит, покачивая бедрами, а на сцене вдруг раздергивается занавес. Звучит бодрая музыка, из дальних кулис с игривыми визгами выскакивают девушки в коротеньких юбочках и перьях и начинают дрыгать затянутыми в черную сетку ногами. Публика оживляется. Мужчины похохатывают в такт и подкручивают усы, лакеи, молодецки выпятив ливрейные груди, снуют меж столиков, фонтан выбрасывает в воздух хрустальные струи — словом, веселье набирает обороты.
— Послушай… — Таракан замялся, коротко глянув на Обреза. — Давай начистоту: так ли оно тебе надо?
И я всё вспомнил. Нахлынуло облегчение: мы всё-таки живы. И Маша жива, и я жив. Не спылился. Еще нет.
— Перестань брюзжать, стажер. А то я тебя выпорю, честное слово.
— Бвана, вы её слышите? — спросил я уголком рта.