— Шлюшка сказала о Моне Клаусу, тот — Ланге. Немцы схватили Моню и его семью. Привезли в Город, стали пытать. Сначала Моню. Хотели знать, кто дал аусвайс. Били страшно, но Моня молчал. Тогда привели его детей, стали пытать на глазах отца. Лично Ланге. Моня откусил себе язык. Боже! — Валентина Гавриловна зарыдала. — Откусил и выплюнул прямо Ланге в лицо! Парикмахер! Маленький, тихий, вежливый… Никогда слова плохого не сказал… Кто мог думать! Ланге застрелил его и велел привести жену. Она не выдержала. Ее убили вместе с детьми… Ланге знает, что твоя настоящая фамилия Брагин, что ты интендант третьего ранга, а не Кернер…
— Берите в свои руки управление заготовками! Вы жили в этой стране, знаете язык, людей, обычаи…
Хлопнув Крайнева по плечу, Саломатин побежал распоряжаться. По его команде бойцы быстро очистили дорогу от трупов, стащив их на обочины. Партизаны снимали с убитых карателей сапоги, шинели и шапки, мгновенно переодевались. Обнаружили нескольких притворявшихся мертвыми карателей. Те бросались на колени, моля о пощаде. Некоторые говорили по-русски, крестились. Пощады не было. Бойцы — особенно те, что побывали во Вдовске, безжалостно забивали карателей прикладами или протыкали штыками. Крайнев и Саломатин не мешали, да и не стоило сейчас мешать…
— По монастырю будем работать ФАБ-100, — сказал командир полка бомбардировщиков. — Более крупный калибр смешает все с землей и кирпичами, а вам надо знать, скольких убили. Ну и «язык»… Кто-нибудь да уцелеет.
Кернер-Крайнев, выйдя от коменданта, отвязал вожжи от забора. Часовой у крыльца сделал ему знак, Крайнев достал из корзины, прикрытой соломой, два яйца и отдал их солдату. Часовой тут же разбил носики о приклад, выпил яйца, пустую скорлупу бросил в палисадник. Подмигнул Крайневу.