– Не надо мне ваших уколов, один хрен ни черта не поможет!
Как-то уснула прямо за столом, а Вадим голову приподнял, заглядывая на экран ноутбука – перевод с английского. Кажется, какая-то статья по психологии. Морщась потянулся к тумбочке, там тетрадь с ручкой – тоже ее. Она вообще вся сюда к нему переселилась. С тех пор как его из реанимации в отдельную палату перевели – это место стало и ее домом тоже. И Вадим не знал, злит его это или радует... Он знал одно, если ее не было рядом, ему хотелось сдохнуть. И, возможно, это было бы правильным решением.
Я еще раз посмотрела на птичку и потом на Антона Юрьевича.
Вова оттолкнул меня и встал во весь рост, отряхнул штаны и, не глядя на меня, процедил.
– Знаешь, ты можешь продолжать себя жалеть и ставить на себе крест, ты можешь меня прогнать и действительно превратиться в биомусор, в алкоголика, например, залить свое горе бутылкой. Предсказуемо и оправданно. Ты ведь несчастный, ты пострадал и у тебя горе!
Какое-то время воцарилось спокойствие, и я не слышала ничего о Вадиме, а дочка вроде бы успокоилась, и мы даже начали разговаривать. Такое затишье перед большой бурей, которая к чертовой матери все сметет на своем пути. Но в моей жизни бури случались весьма редко, единственной был мой развод, когда против меня ополчились все, включая моих собственных родителей.