Я попробовал пульс на запястье — он не прощупывался, но тело было теплым. Вытерев простыней лицо и рот, опустил пальцы на шею, уже набирая номер скорой.
— Что? Что будет, если не поймет?.. Почему ты уверен, что он так легко меня отпустит? Откажется, как однажды отказался ты?
Сокольский надвинулся на стол и поймал мои руки. Сжал в своих, глядя в глаза. Всего на секунду, где-то за плечом Сокола я увидела бледного как мел Мальвина, отшатнувшегося назад. Оставив друзей, Мартынов вышел из буфета, хлопнув дверью, но дышать легче не стало. Это движение Артема, одновременно требовательное, внимательное и собственническое выходило за рамки любой дружеской посиделки и разговора. Слишком многое читалось на лицах, слишком многое угадывалось в позах. Сказать, что я смутилась — значит, ничего не сказать. Сокол и правда никого не замечал.
— Конечно, она любит пиццу, — уверенно отозвался Артем, направляясь в комнату. — А еще Анфиса любит голубцы, фисташковое мороженое и черный шоколад. Но подозреваю, что от миндальных меренг из французской кондитерской «Старина Жак» она тоже не откажется.
— У вас еще дети есть, Василий? — задал вопрос, благодаря всех за чай и гостеприимство. — Если да — приезжайте к нам всей семьей, будем только рады. У нас не заскучаешь!
— Тихо! Ты что раскричался, Сокольский? — строго шикнула. — Совсем ку-ку? Она же услышит!