А чего это спрашивается я возмущаюсь? План побега, сам по себе и без особых моих усилий, воплощается в жизнь. Вот и летчица нарисовалась. Я же не собираюсь сидеть здесь до наступления коммунизма… или нацизма… или еще какого-нибудь «изма». Да и вечно жить не получится…
Я продрал глаза, зажмурившись от яркого света и узрел сухенького и лысого мужичка с острыми чертами лица и реденькой бородкой клинышком. Очень знаете напоминает нашего «всесоюзного старосту» будь он неладен. Старикан зажимал в глазнице старомодный монокль и пытался сунуть мне под нос ватку с нашатырем.
– О, да-а… – счастливо протянула она и как кошка потерлась щекой об меня. – Ты был такой большо-о-ой…. Ну ладно. Я побежала. Там мясо в духовке на вечер готовится. И еще… Ты ведь приедешь ко мне?
– Так… я вижу клиент действительно не готов к сотрудничеству… – горько вздохнул Калугинский. – Зови своих мозголомов…
На шхуне, повинуясь внезапному состраданию, вправил Урмасу пальцы, а затем заставил его перетаскивать в морозильник шхуны трупы и наводить порядок в кают-компании. Следовало, конечно, порасспросить его с пристрастием еще про Терру, но я уже совсем выбился из сил, а мозги, и так ошарашенные, напрочь отказывались воспринимать дополнительную информацию.
– Каком к верху. – Пашка помог мне присесть. – Как нас саблезубый подрал помнишь?