Катя робко вошла в указанную мною дверь. Во рту у Кати чавкала пачка ментоловых жвачек, поскольку запах, который исходил от нее, мог соблазнить только облезлого Аленделона, распивающего флакон одеколона в ближайшей подворотне. Я осторожно прикрыла дверь, глядя в красные глаза «детектора лжи».
Я почувствовала дыхание в своих волосах, почувствовала, как по моему вспотевшему от напряжения лицу скользит прохладная рука.
— Лучшая музыка — тишина, — заметил мой «меломан», угадывая мой вопрос. — Я не хочу подстраиваться под музыку, зная, что она никогда не будет подстраиваться под меня. Мне проще представить свою музыку… И когда танцую с тобой, я ее отчетливо слышу.
Предо мной предстал самый больной в мире человек. Лежал он в кресле, помятый и обмякший, а рядом на столике красовалась полная история болезни и целый арсенал пустых градусников.
Пока я отмахивалась от первого впечатления, вспоминала моменты, когда ловила себя на мысли о том, что занимаюсь пустой тратой времени, когда собиралась сказать, что ничего не получилось, темнота положила холодные руки на мои вздрагивающие от беззвучного рыдания плечи.
И в этот момент мне стало страшно. Я дернулась в сиюминутном порыве, чтобы вмешаться в особенности местной дипломатии. Стоило мне появиться, как тут же воцарилась тревожная тишина.