— В этом диком краю, синьорина Миранди, возможно всё, — ответил Корнелли с какой-то досадой в голосе, — знал бы я как справиться с этой проклятой горской магией! Если только перебить всех этих колдунов по одному! Уж не знаю как, но они умеют подчинять себе волю животных, иначе чем ещё объяснить то, что я видел своими глазами?
— Вы теперь никогда мне этого не забудете? — спросил он как-то горько.
…Да как же можно быть таким жестоким к чувствам других? Как можно быть таким бессердечным? И как можно настолько не считаться с чужими желаниями?
Они стояли и молчали, окутанные тёплыми сумерками. И то, что творилось у Габриэль на душе, было полной противоположностью умиротворению летнего вечера. Форстер говорил обо всём этом как-то обыденно и отстранённо, словно это случилось не с ним, а с кем-то другим, будто всё давно уже перегорело и покрылось пеплом, а, возможно, так и было. Но для Габриэль всё это стало настоящим потрясением, но, в то же время и расставило всё по местам. Солнце уже почти закатилось за гору, оставив после себя лишь алую полосу, словно рану на сером небосклоне…
…И вообще… выглядит она, конечно, как полная дура, со своими криками и страхом…
— Заплатили? О Боги! Зачем? — воскликнула она с возмущением, кладя ему руку на плечо, на самый край, стараясь сделать прикосновение почти невесомым.