А потом случилось то, что в алертских газетах называли «штормовым понедельником». Вскрылись махинации застройщика с деньгами, и оказалось, что за год в деле строительства южной рокады не было сделано ровным счётом ничего, и более того, все деньги, вложенные в облигации, неведомым образом испарились. Цены рухнули. И облигации теперь годились только на то, чтобы заклеивать ими щели в окнах. Так от них могла быть хоть какая-то польза.
— О! Я уже наслышана об этих нюансах, отец! Вырезание сердец и распитие свежей человеческой крови! — воскликнула она с притворным восторгом и добавила с тонким сарказмом, чуть усмехнувшись и глядя Форстеру прямо в глаза. — А вы уже предлагали моему отцу посмотреть шрамы от когтей льва? Как я понимаю, вы любите их демонстрировать.
…Пречистая Дева! Может, поэтому в доме нет ни одного намёка о ней? А если спросить? Но у кого? Да и вряд ли кто-то скажет ей правду…
— Вот ты и скажи это синьору Миранди, — фыркнула Габриэль, доставая сервиз и серебро из буфета.
После тишины и уединения Кастиеры Габриэль первое время не могла даже спать, просыпаясь, всякий раз, когда под окнами с грохотом проносилась коляска или перебравшие вина студенты начинали распевать гимны, сидя на парапете напротив их дома. И поначалу даже боялась выходить из дома без сопровождения Кармэлы, потому что уличная жизнь её пугала. Молодые люди не стеснялись отвешивать пышные комплименты и могли запросто окликнуть на улице, незнакомые мужчины цокали языком, провожая её взглядами и криками «О, белла! Белла!», махали шляпами и кланялись.
— Утомительно, по правде сказать. Слишком много развлечений, — произнесла Габриэль саркастично, и посмотрев искоса, спросила: — А как ваши дела, мессир Форстер? Как ваши овцы? Все ли в добром здравии?