— Алекс! Медведь тебя задери! — воскликнула Ромина. — Подкрадываться к женщинам — дурной тон! Мог бы при дамах быть более галантным.
Все усилия оказались напрасны. Она столько дней уверяла себя, что вот ещё немного, ещё потерпеть, и она перестанет страдать, ведь время лечит… Она забудет его смех, его бархатный голос, и обжигающий взгляд, от которого её всегда заливала краска смущения. А вот увидела его, и всё пошло прахом — все усилия его забыть и не думать о нём. И всё, чего ей хотелось сейчас, до боли, до одурения, чтобы он повернулся и просто посмотрел на неё. Серый мир вокруг неё будто вспыхнул сразу всеми красками…
Рядом, в соседнем простенке между окнами, висел другой портрет — женщины. Чем-то неуловимым Александр Форстер был похож и на неё, и Габриэль догадалась, что это его мать. На картине внизу подпись была — Джулия Форстер. Типичная южанка — светло-каштановые волосы уложены в высокую причёску, карие глаза, мягкие черты лица и чуть заметная улыбка. А в руках — роза…
— Сожгли леса? — переспросила Габриэль, выныривая из своих размышлений войне и вспоминая, что по пути им попадались сожжённые остовы деревьев, но она подумала, что это от удара молнии. — Но… зачем?
…Пречистая Дева! Так его жена жива? Выходит, он всё ещё женат? Да как же так может быть? Как же тогда он посмел просить её руки прошлой осенью?