Но она знала, что Форстер не станет отвечать на её вопрос. Он уже один раз ушёл от ответа, и она понимала, что это тема для него болезненна, но почему-то ей очень хотелось узнать, что же именно с ним произошло.
…Да чтоб он провалился! Зачем он это говорит!
В конюшне было сумрачно, да и солнце скрылось уже за стеной высоких кедров, но даже в полутьме Габриэль увидела, как изменилось лицо Форстера, и он оттолкнулся от столба, будто хотел шагнуть ей навстречу, но замер в своём порыве и так и остался стоять, лишь скрестил на груди руки.
Целыми днями она крутилась, как белка в колесе, даже радуясь тому, как сильно устает к вечеру, и предпочитая засыпать от усталости, едва касаясь подушки. Потому что ночь была для нее самым тяжелым временем. Ночью к ней снова возвращалась тоска, и мысли о Форстере, и сны о нем, и нередко утром она просыпалась вся в слезах…
Этот разговор на лестнице, этот поцелуй, его взгляд, в котором можно было утонуть…
— Я не забываю ничего, что связано с вами, синьорина Миранди, — ответил Форстер негромко.