Потому что за это спасение ей было стыдно больше всего. Стоило ей вспомнить, как она кричала на него, и что была с ним наедине в той пещере, как он тащил её за собой, как обнимал, как смотрел на неё, а она так беззастенчиво разглядывала его шрамы, как ей хотелось провалиться сквозь землю.
— Вы ещё забыли пожелать мне провалиться, синьорина Миранди!
-Элья? Элья? Ты цела? Всё хорошо! Всё хорошо! — шептал он, сжимая её так сильно, что она почти не могла дышать, а его руки беспорядочно гладили плечи, спину, и шею. — Я так испугался! Боги милостивые! Элья!
Перед мысленным взором почему-то снова возникла картина у водопада, как Форстер склоняется и целует её руку, и ей захотелось заплакать. Она внезапно осознала, что хочет этого снова. Снова почувствовать его губы на своей руке и услышать его тихий голос, произносящий её имя, и поняла, что весь день раз за разом возвращается к этому воспоминанию и мучительно ждёт вечера, потому что вечером он должен вернутся с охоты…
И их возвращение порознь, и её ложь Кармэле, и его ложь всему Волхарду о том, что он прятался под мостом — всё это было просто невыносимо. Как она сможет смотреть ему в глаза, не становясь пунцовой с головы до пят?