– Не обращая внимания, – отмахнулся Онищенко. – Для них украинцы, белорусы, казахи, армяне и даже поляки – все русские. Я уже привык.
Упав на кровать, я сразу уснул, как убитый. А когда меня разбудил военный, казалось – проспал не больше двух минут. Хотя на деле прошло шесть часов. За окном светало. Полковник достал из сарая ПКТ, и, пока мы устанавливали его на башню броневика, облачился в старую парадную форму, еще советского образца, со скрипучей портупеей, надраенной до солнечного сияния бляхой ремня, и хромовыми сапогами. На пояс он нацепил кобуру с Маузером, а ПМ убрал в карман. Погоны, правда, на форме были еще старые, капитанские, и полковник, с большим сожалением, срезал их.
– Прячьтесь! – закричал я, спрыгивая с брони.
– Нет, всего лишь поработить человечество, – отшутился я. – Все, поехали.
– Еще и взрывчатка! – ужаснулся участковый. – Тут что, все к войне готовились? Откуда она там?
Я высунулся из-за укрытия, как раз вовремя, чтобы заметить темную фигуру, тащащую упирающегося ребенка, скрывающуюся в ночи. Я прицелился, но так и не нажал на гашетку – побоялся зацепить пацана. А в следующую секунду заработал мотор автомобиля, и свет фар резанул по глазам.