Кузнец с оружейником, ожидавшие более страшного наказания, не смогли сдержать своих эмоций. Воздев руки к нему, и радостно завопив, оба упали на колени. Белкин умудрился еще и достать из-под рубахи нательный крестик, и целовал его с такой страстью, что и Анджелина Джоли позавидовала бы.
Каждому под запись он выдал по ружью и по пачке патронов, после чего давал какие-то распоряжения, и ополченцы, группами по 3–4 человека, расходились. В воздухе нарастало напряжение. На площадь стекались деревенские жители, и беспокойно озирались по сторонам, с опаской поглядывая на вооруженных людей и пулемет броневика. Последним был Данька – паренек лет четырнадцати, которому военный вручил листок, вырванный из блокнота.
Угомонив старика и выслушав показания последнего обвиняемого, суд удалился на совещание. Спорили долго, с пеной у рта. Участковый, браконьер и начальник завода требовали сурового наказания для всех. Отец Илья взывал к христианскому милосердию. Я, мой дядя и Марина с братом настаивали на объективной оценке ситуации и мерах, скорее, исправительного, нежели карающего характера. Конечно, не для всех – приговоры Захарову и американцу не вызывали разногласий. Наконец, после трех часов споров, опустошенной банки кофе и приконченного блока сигарет, мы пришли к единому мнению.
Полковник тихо, но смачно выругался. Возможно, стоило оставить на заводе более серьезный гарнизон, а не десяток человек с двухстволками и с коробкой патронов на каждого. Но кто же знал?
– Ну-ну, – сомнительно покачал головой дядя.