А передовые наблюдатели уже доложили о каком-то новом движении на болоте. Похоже, высадившее танк десантное средство собиралось уходить восвояси, хотя отпускать их никто не собирался.
Мы оказались на этом участке фронта в качестве «технического обеспечения» при испытаниях новой техники – на фронт, для усиления 1-й гвардейской танковой армии как раз прибыли два свежих тяжелых самоходных артполка (1013-й и 1014-й), оснащенных только что полученными с заводов «ИСУ-152» и «ИСУ-122» последних производственных серий. И «наверху», как обычно, требовался отчет о том, как поведут себя эти уже слегка доработанные с учетом применения на фронте машины в боевой обстановке. Я так понимаю, для того, чтобы либо вставить конструкторам и производственникам штырь в одно место (и без вазелина) либо писать на них новые представления на ордена и Сталинские премии.
Ну а раз товарищ генерал все время ругался матом – этой ночью случилось явно что-то нехорошее.
– Тихо, сволочь, – сказал я, уперев ему прямо в расквашенную рожу сильно воняющий порохом ствол «ППШ». – Сейчас я тебя буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Только быстро, кратко и по делу. А то я тебя кончу прямо здесь, без всякого там военного трибунала. Просто зарежу как порося, а труп в болоте утоплю, будто ничего не было. Понял меня?
Короче говоря, морское командование предсказуемо «пошло в народ», обратившись за толковыми советами в Автобронетанковое управление.
Потом был перелет на «Ли-2» в Москву, а дальше началась привычная рутина. Начальство опять занималось бумажной работой, и лишь через месяц после написания и подшития в архив всех положенных цидулек, фотографий, чертежей и схем это приключение для нас наконец закончилось. Для меня оно материализовалось в полученной 23 февраля 1942 года медали «За отвагу», первой на этой войне и третьем треугольнике на петлицах.