По лицу Татьяны было видно, что пистолетик ей понравился, но как им пользоваться, она явно не знала.
– Черт! В укрытие! – заорали почти одновременно и Никитин, и Бункевич, снова падая в снег. Я тоже дальновидно залег. Это было нечто вроде запоздалой реакции жирафа из старого детского анекдота.
Из горячего на ужин была вареная картошка и довольно приличные щи, для военного времени просто шикарно. Разумеется, ужин был дополнен пайковым хлебом и консервами. В числе прочего и я тоже выставил на стол кое-что из своих запасов – сколько же можно было их таскать? Заодно предложил собравшимся коньячку из фляги покойного сержанта Потеряхина, никто не отказался, оговорившись насчет «по чуть-чуть». Я расплескал напиток примерно на палец по кружкам и выпили, молча и не чокаясь, поскольку сегодня всем было кого помянуть. Все-таки война заварилась нешуточная. И чего-чего, а уж покойников на этой большой войне было столько, что если даже попробовать помянуть хотя бы каждого десятого – сопьешься к бениной маме…
Стрельба со второго этажа стихийно прекратилась, но тут же в нас начали стрелять откуда-то слева, из-за машин. Один из наших автоматчиков упал, неловко завалившись на бок. Остальные двое, следуя за рыжим сержантом, заскочили в какую-то боковую дверь, которая, судя по всему, вела в замковый подвал.
– А сколько я так пролежал, Евдокия Егоровна? – спросил я, посмотрев на стену, где тикали ходики. Их стрелки показывали без двадцати десять. Утра, надо полагать. Я посмотрел на свои наручные часы – там все было аналогично.
Все, что имел тогда Черноморский флот – это целых три десантные баржи типа «Болиндер» по 255 тонн каждая, построенные аж в 1916 г., ржавые и за прошедшие четверть века окончательно переставшие быть самоходными. При этом в начале 1943 г. с них все-таки попытались высадить в Южной Озерейке батальон «Стюартов» с заведомо предсказуемым, провальным результатом.