Когда неизвестный подбежал поближе, он оказался запыхавшимся пацанчиком лет двадцати в сдвинутой на затылок ушанке, с одиноким кубарем младшего лейтенанта на защитных петлицах великоватой шинели. Кисть его правой руки была неумело перевязана окровавленным бинтом, видимо, поэтому он и держал свой «ТТ» в левой.
– Девятнадцатое октября,1941 год, – ответил лейтеха машинально и немедленно удивленно поинтересовался: – Товарищ, что с вами? Вы не ранены?
Других вариантов не было, и мы прибыли в переполненную продолжавшими прибывать в порт на всевозможных «маломерных судах» нашими частями Керчь, которая очень напоминала охваченных пожаром склад, где все бегают и суетятся порой совершенно не по делу.
А из подъехавшей вплотную к нам полуторки чинно вылез некий юный воентехник 1-го ранга с каким-то прямо-таки плакатно-пионерским лицом, тремя кубарями и такими же, как у Татьяны, эмблемами на черных петлицах щегольской шинели. Его наряд дополняли ременная сбруя с двумя портупеями, пистолетная кобура, полевая сумка и зимняя буденовка с подвернутыми «ушами».
Перебегая, на очередном повороте траншеи я буквально запнулся ногой о какой-то развязанный вещмешок, в котором оказались пара буханок хлеба и несколько банок консервов без всякой внятной маркировки. Я быстро завязал горловину этого очередного трофея и продолжил свое стихийное отступление. Должен признать, что бежать с двумя вещмешками на плечах и винтовкой в руках, да еще и в ватном обмундировании, было тяжеловато.
– А что, мысль дельная. Молодец, старшина. Знаешь, я и сам про это думал, вот только послать вроде бы некого. Как оказалось, кроме тебя. Но инициатива наказуема. И, раз уж ты сам вызвался, собирайся.