Наконец под нашими гусеницами проскочил высокий бруствер окопа (удар был примерно как при переезде «лежачего полицейского») с присевшими на дно пехотинцами. В этот самый момент один немецкий танк из оторвавшейся от главных сил четверки попытался энергично сдать назад задним ходом, но у кромки леса остановился и загорелся – залегшие среди деревьев морпехи подожгли его бутылками.
Я опять поднял бинокль к глазам и всмотрелся в сизый зимний рассвет над степью.
Собственно, вот и вся моя война. Слава богу, что из нас там тогда никого не убило и не ранило, но все-таки чуток пострадать от войны пришлось.
Потом самоходчики долго готовили машину «к бою и походу», проверяли как саму «ИСУ», так и закрепленные на броне предметы по части пожароопасности. Комбат Востропятов лично руководил этим процессом, то есть прохаживался вокруг самоходки и время от времени пинал сапогом ее гусеницы, якобы проверяя уровень их натяжения.
Про второго немца, матросгефрейтера Пфотенхаузера, я никаких сведений не нашел, даже несмотря на его запоминающуюся фамилию…
Через минуту он уже подогнал задним ходом вертлявый «Бантам» с брезентовой крышей, ездить на котором в русский мороз могли только явные и конченые экстремалы. Я сел рядом с водителем, положив автомат на колени, Зырин забрался на заднее сиденье и мы поехали, оставив Татьяну в одиночестве со «Студером». Хотя это не играло особой роли, поскольку любой из нашей группы умел водить и автомобиль, и танк.