Вот только некоторая неповоротливость на ровной дороге оборачивалась сущим мучением при подъеме на Кальварию. Надсадно ревел двигатель, буксовали в грязи колеса, неровные рывки сменялись скольжением под уклон; вверх мы забирались поистине черепашьими темпами.
Выключив фонарь, я сунул его в карман и приложил к губам указательный палец. Рамон кивнул, давая понять, что разглядел тень, и весь подобрался в ожидании схватки.
– Пустышка, как думаешь? – поинтересовался я у прятавшего деньги в бумажник крепыша.
Как ни странно, Теодор уже пришел в себя и с недоумением отряхивал перепачканный пылью сюртук.
– Ты еще у меня спрашиваешь?! – взъярился главный инспектор.
– О нет! – с нескрываемым испугом выдохнул Александр Дьяк.