Сначала не было ничего, потом тьму прорезало лившееся откуда-то из неведомой выси сияние. Так продолжалось бесконечно долго, а потом некое наитие подсказало, что я лежу с широко распахнутыми глазами и пялюсь на горящую под потолком лампу.
– Вот и разбирайся! Разбирайся сам, а меня не трогай! – потребовал Рамон и непонятно зачем добавил: – Дьявольщина, да у тебя даже глаза изменились! Они не просто светятся, они горят! Лео, с тобой что-то не так!
– У великих много имен, – улыбнулся повар, и тут со спины на него накинулась Елизавета-Мария.
– Не понимаю, чему ты так радуешься, – пробурчал крепыш.
– Виконт, только зря мочите фотокарточку.
– Это переходит все границы разумного! – проворчал я.