Цитата #115 из книги «Дети мои»

За ширмой испуганно ахнули, жужжание прялки смолкло. Смущенный собственной неуклюжестью, Бах обернулся – и уткнулся в немигающий взгляд старухи: выцветшие от старости глаза, едва различимые под седыми ресницами и похожие на плавающие в молочном супе клецки, смотрели пристально и равнодушно; скрюченные пальцы продолжали беззвучно сучить – но не выпавшую из них нить, а воздух. Баху стало не по себе. Убрал руки с ширмы, отер ладони о пиджак, отступил на шаг. Старуха тотчас поймала пальцами выскользнувшую нитку и вновь забила ступней о педаль, разгоняя прялочное колесо.

Просмотров: 6

Дети мои

Дети мои

Еще цитаты из книги «Дети мои»

Часов своих карманных лишился по неосторожности (во время рыбалки утопил в Волге), и потому время измерял теперь не минутами, а росой утренней и росой вечерней, ходом звезд по небу и фазами луны, выпавшим снегом, толщиной льда в реке, цветением яблонь и полетом птичьих стай по-над степью. Само время, казалось, текло на хуторе по-иному. Возможно, в других местах – где-нибудь в Петербурге или Саратове, да и в том же Гнадентале, – ход его был по-прежнему быстр и энергичен. Здесь же – в окружении столетних дубов, под сенью неизменно плодоносных яблонь, в стенах добротного дома, не подверженного разрушительному воздействию ветров и дождей, – этот ход не замедлялся, но становился едва ощутим, почти исчезал – как исчезает даже быстрое течение в глубокой, схваченной ряской и тростниками заводи.

Просмотров: 5

Захоти Бах, он мог бы сейчас увидеть много больше: и Гнаденталь, и прочие колонии, и далекие селения правобережья, и Саратов с нарядными церквами, и Казань с цветными минаретами, и царственный Петербург, и само Великое Немецкое море, на берегах которого лежала Германская империя, далекая родина предков. Но в усталом сердце его не было места жадности и любопытству – никуда оно не стремилось, кроме как обратно в избушку ледника, где ждала прекрасная покинутая женщина. В груди царапнуло едва заметно – сожаление о том, что не сможет ни рассказать об увиденном, ни хотя бы попытаться описать на бумаге – ни для Клары, ни для кого-то еще. Но Бах отмахнулся от этой мысли и опустился вниз, в тесный заиндевелый сруб.

Просмотров: 5

– Одежда твоя, иуда! – Полетели в огонь чьи-то мятые штаны, фуфайка, портянки, кальсоны. – Вещи твои! – Полетел фанерный чемодан, раскрывая нутро и разбрасывая по земле тряпье, ложки, посуду. – Бумаги! – Мелькнули в воздухе тетради, груды исписанных листков, связки карандашей, бухгалтерские счеты и – пухлый гроссбух, куда несколько лет подряд вклеивались Баховы сказки. – Открывай, не гневи людей! Чем дольше сидишь, тем дольше на костре жариться будешь!

Просмотров: 7

– У… – ответила радостно и ласково. – У-у…

Просмотров: 4

Кураж в бильярде приходит с опытом. Играет человек десять партий, сто, двести – и вдруг понимает: вот оно! Чемоданов по лицам игроков безошибочно определял, кто с искрой играет, а кто – без, на чистой технике. Быстрее всего вдохновение от игры ловили поэты (одна бесшабашная игра Маяковского чего стоила!) и, как ни странно, военные – не тыловые генералы, а настоящие бойцы. Видимо, давала себя знать горячая кровь. Буденный, Ворошилов – ах, как бились: лихо, наотмашь, чуть не ломая кии, чуть не вспарывая сукно! Кто-то скажет: ухарство и безрассудство, пустая удаль вояк. А Чемоданов – нет, он видел в той лихости красоту, дыхание бильярдного гения. И как же хотелось помочь ученику не просто овладеть правилами, а поймать игру, чтобы хоть раз – не ткнуть кием, а смальцевать по-настоящему, не загнать шар в лузу – а сыграть его, дорезать, положить!.. Но научить куражу, увы, нельзя. И объяснить на словах – тоже. Чемоданов пытался было, наедине с собой, – глупость одна выходит, словно перечисление симптомов болезни из медицинского справочника: холод в пальцах, распирание в груди, пустота в голове, невесомость в теле… А если – по-другому попробовать? Кий – и кисть, и смычок, и перо. А шары – и краски, и струны. А сукно – полотно. Взмах, удар – музыка!.. Нет, не рассказать, не описать. Невозможно.

Просмотров: 5