Постучав тупым концом карандаша по набухшей меж бровей складке, Бах решительно выдохнул и застрочил по листу – не присказки, отчеканенные в памяти многократным повторением, а длинные предложения, рожденные движением собственной мысли.
Чужой язык прорастал в его девочке – как проросли в ней явственно черты чужого человека, беспризорника Васьки.
Горбун, вернувшийся было к своим бумагам, вновь поднял взгляд. Лицо его внезапно озарилось радостью, глаза расширились, взор просветлел.
Вода тотчас вскипела – пирог был разорван на куски и исчез; карпы бились, дрожа от возбуждения, ждали новой подачки, хлестали друг друга хвостами, теряя чешую. В бурлении воды вождь явственно различал чмокающий звук, с которым раскрывались рыбьи рты. Он бросил еще один пирог, затем еще…
“Ударим!” – грозили другие. – “Раздавим!”, “Уничтожим!”.
Он вышел в ночь, открыл настежь все ставни. Посидел на крыльце, наблюдая прятавшуюся за тучами мутную луну. Потом оделся потеплее, затворил дверь и отправился бродить по окрестностям.