Анче, озадаченная столь обширным трудовым уроком, посидела с час или два у Тильдиных сокровищ, разбирая хлам, – и устала, заныла, задергала Ваську за рукав, требуя движения или игры. Тот не отвечал. Выражение лица у него сделалось в точности, какое Бах замечал, опуская иглу на пластинку: смесь непонимания, восхищения и трепета.
– Револьвер на аналой положил, – произнес Гофман. – Заряженный – не пораньтесь.
Денег на дорогу у Баха не было; требуемую сумму он затруднялся представить, как, впрочем, и сами деньги, бывшие нынче в ходу. Потому решил взять с собой несколько кружевных вещиц из запасов Тильды и сбыть при случае. Долго рылся в сундуках, выискивая воротники и салфетки самого искусного плетения. А когда поднял глаза из сундучных глубин, в проеме двери стояла сонная Анче.
Но не только телят сохранила Волга. Дальше, чуть ниже по течению, Бах обнаружил и первого человека – женщину. Утопленница по собственной воле – это было написано у нее на лице: тоска в глазах, скорбно сжатые губы. Все черты ее, и развевающиеся черные волосы, и нежная шея в вырезе кружевного платья, – все дышало свежестью, словно женщина не была мертва, а спала. Она колыхалась, полулежа в облаке растений, то чуть приподымаясь на своем ложе, то погружаясь обратно в зеленые стебли. Длинное платье колыхалось вслед, из-под подола глядели бледные колени. Бах одернул юбку, прикрыл оголенные ноги.
Еще пять разоренных домов насчитал Бах той ночью в Гнадентале – каждый стоял пустой и тихий, крытый инеем и скованный льдом. Бесшумной тенью скользил по ним Бах, разглядывая в белом свете луны мертвые покои. Чья злая воля опустошила их, оставив хозяев без крова? Настигла ли преступников кара? Куда делись хозяева? Вынесенное добро и уведенный скот? Да и что это был за жестокий год, в который маленькая заволжская колония разом лишилась самых добрых и зажиточных своих дворов?
Только пара дровин отчего-то не лежала в поленнице аккуратно, а валялась у стены. И щеколда на двери амбара была отодвинута, а сама дверь – небрежно оставлена открытой. Из трубы, кажется, несло остатками дыма… Бах цыкнул предостерегающе – и Анче, едва не ступившая на крыльцо, замерла настороженно. Одной рукой схватил вещи, второй – Анче, затащил в амбар: оставайся здесь! Оглянулся в поисках вил или топора. А корзина-то, которую он опрокинул вчера, – опять лежит на земле. И яблоки лежат – раскатились по всем углам, перепачкались в земле, круглые бока местами тронуты синячками. Осторожно, стараясь не шуметь, Бах взял вилы и двинулся вокруг дома.