Четыре часа тряски на поезде, два часа оздоровительной прогулки по просеке леса, радовавшего взор голыми ветками и грозящего просыпающимися от спячки клещами — все это шло в комплекте с интервью. Фотограф трепался о ерунде, я поддакивала.
При нашем появлении мужики повставали со своих мест: кто с завалинки, кто с колоды, на которой, судя по отметинам топора, рубили дрова, а кто просто перестал подпирать плечом бревенчатую стену.
— Хорошо, — начала я миролюбиво, даже ладонь поверх его руки, той, что все еще держала меня, положила. — Тогда не мог бы ты пояснить: почему ты на меня сердит?
Нельзя злить уже злую женщину, иначе окажешься не просто в луже, а по шею в воде. В воде Стикса.
— Ну, я пошел, встретимся у леса, за городом, — и не дав сказать мне и слова, потопал к загонам.
И кнесс радовал девичьи взгляды литыми мышцами, поджарым телом, на котором война тоже успела оставить свои метки.