– Проклятье! – выругался вдруг художник и сорвал с мольберта лист, на котором карандашные линии начали складываться не в овал лица, а в непонятные тени. – Лео, не отвлекайся!
– Рамон, присмотри за ним, – приказал тогда Уайт констеблю.
– Я впечатлен, господин Орсо, – произнес Витштейн, не успел я перейти к делу. – Вы крайне многообещающий молодой человек.
Куда ни взгляни – одни лишь серые заборы и колючая проволока, мрачные громады цехов и закопченные трубы с клубами вонючего дыма. На боковых путях время от времени попадались паровозы с двумя-тремя товарными вагонами, но пассажирский состав имел приоритетное право движения, и мы мчались вперед без остановок. Лишь когда бесконечные заводы остались позади, поезд понемногу замедлил бег и остановился на открытой платформе Западного вокзала, обветшалого и неухоженного.
– Тогда вам известно, кто я и зачем я здесь.
Небо к этому времени окончательно потемнело, понемногу начинал накрапывать мелкий дождь, и, как это часто бывает в преддверии непогоды, резкие порывы ветра гнали по улицам пыльные вихри.