– Анархисты, христиане, полиция, бандиты. Темные улицы и ребенок. Это все меняет, это меняет решительно все!
– Мировой человек! – уверил меня Альберт, вздохнул и добавил: – Только излишне увлекающийся.
Та не поддалась. Толкнул – и так заперто.
Похититель слева кивнул, соглашаясь с этими словами.
Рамон скатился вниз первым, я без промедления метнулся следом, хоть обычно подвалы и не жаловал. Пугали они меня, до неуютного озноба, до мурашек на спине и дрожи в коленях пугали.
На полицейского инспектора он в своем плаще с небрежно повязанным вокруг шеи белым кашне нисколько не походил, но пугала его подчеркнутая невозмутимостью куда сильнее, нежели красная от гнева бульдожья физиономия Ле Брена.