Это было какое-то волшебство! Меч буквально растворился в стене для того, чтобы через секунду оказаться зажатым в руке своей хозяйки.
Она не видела мужа такую бесконечную прорву времени, что забыла, как он выглядит. Касс показался ей каким-то исхудавшим и больным, а может, это просто слезы мешали хорошо рассмотреть его лицо. И сколько бы она ни твердила себе, что ей все равно и что им с маленьким никто больше не нужен — это лицо было таким родным и любимым, что в груди становилось тесно и невыносимо больно от собственной беспомощности и невозможности сопротивляться эмоциям, выходившим из-под контроля, стоило его увидеть.
Выйдя на улицу, герцог жадно глотнул вязкий влажный сумрак, чувствуя, как в ушах звенит от бешеной пульсации разгоряченной крови. Опять происходило что-то странное, не поддающееся контролю и объяснению: удивительный огонь, мгновенье назад ярко пылавший на голых камнях, теперь сжигал его изнутри, заставляя гулко и тяжело биться сердце. Он чувствовал находившуюся за стеной Оливию кожей, мышцами, жилами, пульсом, каждой клеткой, каждой фиброй своего съедаемого жаром тела. Суматошно расстегнув дублет, Касс стал раздраженно срывать с себя одежду. Она где-то должна была быть! Проклятая метка «синта» должна была быть на его теле, иначе как объяснить то, что он чувствовал?
Не отрываясь от губ Оливии, Касс приподнялся на руках, вклиниваясь коленом между ее ног и… словно от внезапного порыва сквозняка женщина, пылающая огнем в его руках, потухла, превратившись в кусок льда — жесткий, холодный, колючий.
— От меня она не примет ничего, как бы ей это ни нравилось, а на тебя ей не за что обижаться. Разве что за то, что дразнишь ее колючкой, хотя, похоже, тут у вас ничья, лосяш, — насмешливо потянул Касс.
— Я обмывал свою отставку, — холодно отчеканил Касс. — Недостаточный повод?