Ракш встряхнулся, громыхнув металлом. Должно быть, летать ему нравилось.
Давясь слезами и соплями, несостоявшийся убийца начал каяться во всех грехах, и к концу его исповеди даже твердость Бастиана дала трещину. Нантрек массировал виски, словно боролся с жуткой мигренью, а глава Целителей демонстративно извлек из-под мантии пузырек и положил под язык какую-то зеленую гранулу.
Серые тихо сопели от зависти: при всей их любви к совещаниям организовать подобное они не могли (это я как свидетель заявляю). Единственно, что их уязвляло – отсутствие темы соблюдения гражданских прав.
Я замер у огня в тяжелом отупении. И не только я – обычно бодрые и неутомимые Следопыты валились с ног, а шутки безлошадных конников Харека приобрели замогильные оттенки. Это все Мгла. И холод. Проклятая земля убивала нас гораздо быстрее, чем я мог ожидать.
Последующие часы (сутки?) я занимался тем, что слушал, до предела напрягая волшебный слух вора, буквально растворяясь в воздухе, ловя малейшую его дрожь. В коридорах поблизости ворошилось шестеро сторожей. Они приходили, уходили, и это позволяло приблизительно понять устройство ближайших помещений. Один из них видел меня в камере и при встрече с напарниками обменивался фразами типа: «Спит», «Сидит», «Миски забери». Один раз мне померещились ругательства на долийском (не очень характерный тут язык). Тень Магистра советовал заметить время, проходящее между сменами караула, но как? Периодически светильники в камере тускнели, обозначая ночь, это было единственным намеком на суточные ритмы. Значит, при организации побега придется пойти на некоторый риск…
К концу второго вечера нашей беседы Лекор, вероятно, просто не сумел придумать новых вопросов.