И вот после почти полного светового дня такой бойни, застелившей некогда зеленый луг ковром из тел, одетых в пехотное фельдграу, с вкраплением черных комбезов немецких танкистов, уже на закате все закончилось. Немцы, только что неистово атаковавшие, стали так же стремительно отступать, а у нас уже не было сил, чтобы их преследовать. Мы победили и враг не прошел, а это главное.
Повисло молчание. Вот он — то восхитительный момент, которого я так ждала, но сама этого не осознавала! Блин, а ведь я даже не помню, когда мне признавались в любви… Да и было ли это когда-нибудь? В наш век все стало как-то просто, и признания в любви стали редкостью… Все будто бы подразумевалось само собой — «вот если мы спим друг с другом не один год, если не очень часто ссоримся, то нам есть смысл пожениться… А все эти дурацкие признания — для подростков…» Но как же мне всегда хотелось романтики! Обожания, нежности, настоящей любви! Наверное, этого хочется каждой женщине, независимо от возраста, какую бы маску мы при этом ни надевали… Коляша — мой милый, такой неловкий и застенчивый, совсем не похожий на тех брутальных мачо, которые мне нравились раньше — ты даже не догадываешься сейчас, как тает мое сердце, становясь мягким и сентиментальным, как сладко щемит в груди от умиления и восторга… И как невыносимо мне хочется обнять тебя — просто обнять и стоять вот так, возле плетня, под ласкающими лучами закатывающегося осеннего солнышка…
Сама я до этого не особо задумывалась о том, как все будет лет через семьдесят-восемьдесят — никогда не обладала буйной фантазией. Но, будучи по натуре оптимисткой, я тем не менее предполагала, что люди там такие же, как и мы, только более улыбчивые и приветливые, красиво одетые, у них одухотворенные лица. Будущее виделось мне спокойным, в нем отсутствовали кровопролитные войны и потрясения. И человек в нем являлся существом с высоким интеллектом, который на протяжении жизни всячески совершенствовал свою личность, делая упор на духовность. Мне представлялось, что там, в грядущем столетии, преимущественно царит атмосфера философского созерцания, жизнь течет неторопливо и размеренно…
— А статью, — хмыкнула я, — я все же напишу. Страна должна знать своих героев и козлов, даже если эта страна — Германия.
«Да уж, — подумал Сталин, — ты, товарищ Жуков, не знаешь, а я уже знаю. Если потомкам будет надо, они притащат сюда такой ужас, что для всех их и наших врагов и в самом деле наступит настоящий Апокалипсис.»