— Это ты, Максимова, в начале своей карьеры, — подколол меня подполковник сменивший гнев на милость, — а Симонов — это цельная глыба таланта. Если он о нас напишет, то мы тебя до конца жизни коньяком поить будем.
«— Паулина, давайте начнем с вашей профессии. Мне кажется, вы относитесь к занятию проституцией как к обычной работе, которая к тому же вам нравится…
— Василий, я стараюсь не употреблять жаргонизмов иностранного происхождения… — чуть паясничая, ответила я. — Я вообще за чистоту русского
И будто там, по ту сторону портала, не гремят пушки, не льется кровь и миллионы людей не сходятся в ожесточенной кровавой схватке, в которой будет только один победитель. Одни бьются насмерть за фюрера, фатерлянд, лебенсраум и поместья с послушными славянскими рабами, другие идут в бой за Родину, за Сталина, родные дома и нивы, за всех своих близких, которые по плану «Ост» должны умереть или стать бесправными рабами.
— Да какой же он жирный, Павел Сергеевич, — наполовину в шутку, наполовину всерьез возразила я полковнику Семенцову, — вы посмотрите на него — кожа да кости, и нос торчит, как плавник. И не понимаю — чему вы так радуетесь? Он же эсесовец — а значит, упрямый и злой как собака. Помните того унтерштурмфюрера? Сколько вы с ним мучились, а заговорил он только после укола…
— Как ваше самочувствие, Паулина? — спросила я. Коля перевел. Та тихо, едва шевеля губами, что-то пробормотала.