Но так уж получилось, что, блистательно покорив всю Европу (Чехия не в счет, эти трусы сдались нам без боя), мы по милости ужасных «марсиан» оказались в этой чертовой дыре. Как вспомню тот день, когда авиация «марсиан» соизволила обратить свое внимание на наш корпус, меня сразу охватывает ужас. Самолеты, которые прозвали «Адскими Потрошителями», а чуть позже «Чертовыми Гребешками», первый раз чуть слышно свистящими призраками появились в лучах восходящего солнца и щедро оделили штабную колонну восьмисантиметровыми ракетными снарядами. На всю оставшуюся жизнь я запомню тот ужасный вой и свист, грохот разрывов, крики раненых и стоны умирающих, рев огня, пожирающего машины, сладковатый запах паленой резины и мерзкий привкус крови во рту.
— Переодевайся! — сказала я и кинула подруге сверток. В нем было платьице, как раз по сезону. Мне оно не особо нравилось. Я купила его полгода назад на какой-то распродаже, соблазнившись низкой ценой, и с тех пор надевала очень редко, предпочитая джинсы.
Сам же доктор оказался точно таким, каким я его себе и представляла — даже удивительно, потому что когда у меня к человеку заочное предубеждение, я воображаю его облик в несколько карикатурном стиле. Лет слегка за пятьдесят, высокий и полноватый, он обладал широкими плечами и огромными ручищами, большие пальцы которых держал неестественно оттопыренными, отчего казалось, что доктор брезглив. Это ощущение закрепляло выражение его губ. Рот его казался чуть кривоватым — один уголок был опущен чуть ниже другого — в сочетании с глубокими носогубными складками это производило неприятное впечатление, наводя на мысль о том, что доктор не только брезглив, но и высокомерен, уныл и сварлив. Его рыжие волосы наполовину поглотила пегая седина; эти волосы, давно нуждающиеся в стрижке, дыбом стояли на его макушке, окружая небольшую, но отчетливую плешь — подобно тому, как кусты окружают речной заливчик. Под прямыми белесыми бровями, из которых воинственно торчали отдельные волоски, за стеклами довольно изящных очков находились глубоко посаженные бесцветные, невыразительные глаза. И все это венчал крупный и прямой, гордый немецкий нос.
— Я думаю, — сказал Симонов, переглянувшись с фотокорреспондентом, — что обязательно приеду. От такого предложения очень трудно отказаться. Всю жизнь мечтал посмотреть, как это бывает, когда низводят и курощают.
— А, ладно, Вячеслав, — махнул рукой Сталин, — что было ТАМ, в будущем — то было. Кто убит — тот убит, кто бежал — тот бежал. Мы этого ТАМ уже никак не изменим и можем изменить только у СЕБЯ. Настоящих большевиков из тамошних коммунистов все равно уже не сделать, поэтому, товарищи, давайте лучше вернемся к нашим текущим проблемам. Вячеслав, скажи, как обстоят наши дела на дипломатическом фронте?