Цитата #65 из книги «Свободная территория России»

В Магадан можно было попасть только морем. Флагман флота Дальстроя пароход Феликс Дзержинский отвалил от причала вечером того же дня. Маша предпочла не появляться на палубе, а наблюдать отход в иллюминатор. До захода солнца она находилась в своей шестикоечной каюте, пока судно не вышло в Японское море и повернуло на север. Она была одна, ее попутчицы, молоденькие выпускницы Красноярского горного института, ехавшие на Колыму за романтикой, убежали наверх, восхищаясь процедурой отплытия, слаженными действиями экипажа и видом исчезающей земли. Волны и ветер раскачивали корабль, деревянные конструкции скрипели, стаканы для зубных щеток позвякивали в своих гнездах на умывальниках и взвивающиеся фонтаны брызг заливали стекло, к которому прильнула Маша. Скоро вернулись и девушки — все в вымокших платьях — шторм усилился и волны перекатывались через палубу. Быстро познакомились и поставили чай. Оказалось, что милые девушки были коренными сибирячками; у половины из них родители работали в управленченском аппарате на производстве, в учреждениях и организациях, а у самой молоденькой и худенькой по имени Дуся дедушка занимал высокий пост начальника ИТЛ в Оракутане и от этого она немного важничала. Она рассказала, что в своих письмах гебист звал ее к себе, описывая девственную природу края, красоту полярных сияний, изобилие природных богатств и самоотверженный труд советских людей, добывающих драгметаллы на благо социалистической родины. «Дедушка говорит, что у меня на Колыме будет хорошая должность,» хвасталась Дуся, отпивая маленькими глоточками горячий напиток. «Когда я училась в школе, я приезжала к нему в пионерлагерь Северный Артек. Все было здорово, у нас были отличные пионервожатые, но за нами ухаживали фашистки. Они похожи на людей, но они моральные уроды и не имеют права дышать с нами одним воздухом.» От гнева ее прелестное личико нахмурилось и кулачки сжались; вскоре она погрузилась в воспоминания. «Ой, что я вам по секрету расскажу,» внезапно оживилась она, «пока я там была одна очень представительная тетенька мне по вечерам в тазу ноги мыла. Я не давалась и нарочно шлепала по воде, на полу получалась порядочная пенистая лужа, и ей приходилось долго тряпкой вытирать. Вот умора! Дедушка потом сказал, что эта заключенная раньше была генеральшей и должна радоваться, что у нее такая легкая работа. В забое она загнулась бы через месяц. Пусть ценит!» Ее подруги захихикали и от веселья хлопнули в ладошки, ввернула одна из них и остальные в согласии закивали. На этом разговор закончился. Качка усиливалась, не все могли ее хорошо переносить и пытаясь найти облегчение, улеглись по своим койкам. Наутро пароход вошел в пролив Лаперуза, ветер стих, море заметно успокоилось и к концу дня они ошвартовались в гавани Южно-Сахалинска, обменявшись там несколькими тюками и десятком пассажиров. Основной груз, состоявший из стройматериалов, машин, медикаментов, продовольственного и вещевого снабжения и, конечно, пополнения рабсилы взамен умершей, предназначался для Колымы. Осужденные были заперты в трюме, их не выпускали на палубу, но их безмолвное присутствие ощущалось в беготне встревоженных конвоиров с автоматами наизготовку, в свирепых овчарках, рвущихся с коротких поводков, и печальном пароходном гудке, возвещающим время от времени о смерти еще одного зэка. Переход через Охотское море занял четыре дня и к вечеру пятого они прибыли к месту назначения. С высоты верхней палубы Маше открылся весь город. Стоял теплый июньский вечер, начинало темнеть и в сумерках кое-где зажглись огни. Магадан был виден весь — от края и до края. Заходящее солнце вычертило контуры сопок, обрамлявших жилые кварталы, и косыми лучами светило на судоверфи на восточном берегу бухты Нагаева. Маше бросилось в глаза множество новостроек, формирующиеся улицы и проспекты, городу явно не хватало места — даже на вершинах холмов возводились здания. «Это материальное процветание основано на ежегодной добыче десятков тонн золота, олова и урана,» подумала oна, «но какой ценой!» Перегнувшись через борт, Маша глядела, как буксиры медленно подтягивают Феликса Дзержинского к пристани. На берегу стояла толпа встречающих, некоторые из них с букетами полевых цветов, все в праздничной одежде, но мужа среди них не было. Она начала волноваться, лица собравшихся стали сливаться в неясные пятна, лоб ее покрылся потом, руки похолодели. Стиснутая с обеих сторон другими пассажирами, раздираемая сомнениями и тревогой, она сошла на берег. Маше казалось, что после плавания по морю на твердой земле ее слегка покачивает. Стараясь сохранить равновесие, она застыла посреди радостных людей. «Где Сергей?» металось в ее голове. «Он арестован или у него появилась другая женщина? Не могу поверить. Куда мне теперь?» Зрачки ее сузились, руки вцепились в чемодан, невольно она закусила нижнюю губу. Все давно сошли с парохода, толпа рассеивалась, со смехом и шутками прибывшие родственники и друзья расходились по домам. Она стояла одна как перст, покинутая, грустная и одинокая. На причале, чуть поодаль от редеющей толпы расположились два милиционера. Внимательно вглядывались они в лица прибывших пассажиров. Представители власти явно заинтересовались Машей. Перекинувшись между собой парой слов, они подошли к ней и предложили предъявить документы. «Обухова, Аграфена Петровна,» прочитал вслух один из них в ее паспорте. «Что вы здесь делаете?» «Я приехала на работу на прииск им. Тимошенко. Муж должен встретить меня. Он, наверное, задерживается.» Стражи закона задумались. «Сегодня в 16 часов на Колымском шосе была большая авария с жертвами,» сообщил первый милиционер. «Это как раз по дороге в город.» «Возможно ваш муж в числе пострадавших,» добавил второй. «Как его зовут?» «Обухов, Геннадий Гаврилович.» «Хорошо,» первый милиционер черкнул в своем планшете. «Мы проверим его в сводке.» Маша сильно вздрогнула. Плач, вой и стон разорвали тишину. То началась погрузка заключенных, выведенных из трюма парохода. Многие из них от слабости спотыкались. От избытка свежего воздуха и скудной кормежки у них кружились головы. Сноровисто и умело охранники построили оцепление, собаки рычали, солдаты покрикивали, измученные мужчины и женщины, согнувшись, с прижатыми к телу руками торопливо бежали и рассаживались в просторных, добротных грузовиках с большими и широкими колесами, только что прибывшими на берег. Автомашин было около двадцати, все они были марки Dodge, полученные из США по ленд-лизу. Из кабины одной из них выскочил человек и помчался по направлению к Маше. Он улыбался, кричал непонятное и в руке его был зажат букетик фиалок. Маша не могла оторвать от него глаз. Этот человек был ей так знаком, но она не узнавала его. Он подбежал ближе и протянул ей цветы. Маша не могла поверить в свое счастье. Мир поплыл вокруг нее, она покачнулась и потеряла сознание. Это был Сергей…

Просмотров: 8

Вождя в лагере не было. Он предвидел появление карателей и поставил засаду на автомобильной трассе, соединявшей прииск с Магаданом. В этом безрадостном и мрачном месте горы как бы сходились, сжимая дорогу между собой. Рядом блестела спокойная гладь озера, волны лениво плескались о галечные берега. Сколько пришлет МВД войск Глебов предсказать не мог, но выделил свой лучший и наиболее многочисленный отряд. Кравцовы были в их числе. Недавно освобожденные из ШИЗО, они не могли не нарадоваться вновь приобретенной свободе. «На всякого мудреца довольно простоты,» со смехом повествовал о своих передрягах Сергей и сокрушенно потряхивал головой. Маша обняла его за плечи, «Я тоже была не лучше. Мне нельзя было идти безоружной. Все могло бы закончиться очень плохо.» Глебов, сидевший напротив, слушал, вздыхал и перебирал в памяти свои собственные промахи, «Никто из нас не идеален. Все мы делаем ошибки, но не надо их повторять.» Они расположились на траве возле обочины у подножья горы. Солнца не было видно, но сияние уходящего дня не померкло. Природа словно застыла в дреме. Безоблачное молочное небо равномерно светилось, создавая ощущение нереальности. Звуки глохли в вязком воздухе и временами небосвод пересекали силуэты черныx стремительных птиц. Приготовления к бою были завершены. На полотно дороги, за неимением лучшего, были навалены валуны и булыжники. Препятствие это, по расчету Глебова способно было остановить большой грузовик. На вершине сопки сидели наблюдатели. К сожалению, глубокие окопы вследствие вечной мерзлоты вырыть не получилось, но ямки, где прятались стрелки, были откопаны и замаскированы ветвями кустарников. Глебов доверил Сергею, как бывшему боевому офицеру, командовать взводом автоматчиков, другим взводом командовал Харитонов. Обыкновенный парень, невысокий и худой, с всегда серьезным лицом и седыми волосами, он суетился и нервничал в томительном ожидании. «Может они не приедут?» без конца задавал он один и тот же вопрос. B ответ собеседники тяжело вздыхали и тут же отводили глаза. Но вражеское войскo наконец появилoсь. Раздался негромкий свист, Глебов моментально вскочил и направил бинокль на часового наверху, разглядев, что наблюдатель показывает ему один указательный палец. Вождь ответил ему жестом, что понял. Тот на сопке кивнул, отвернулся и продолжил свою службу. «Один грузовик. Около пятидесяти солдат. Наше преимущество — внезапность,» передал Глебов по цепи повстанцев. «Каждый знает свою задачу?! Приготовиться к бою!»

Просмотров: 20

«Гнев народа закипает и массы готовы выступить по малейшему знаку,» писал Глебов в своей шифровке. «В наши планы в целях конспирации, и то лишь частично, посвящены командиры боевых пятерок. Одна пятерка на сто заключенных. По сигналу каждая пятерка следует к своему схорону, вооружается и раздает винтовки народу. После этого присоединение к восставшим станет личным делом каждого лагерника. Возможное сопротивление блатных пресекать беспощадно вплоть до расстрела на месте. Не исключается необходимость изолирования их в ШИЗО, чтобы не мешали. Немедленно после захвата лагеря штаб восстания вводит строгую дисциплину. Никаких изнасилований и грабежей. Продовольствие на складе поступает под контроль штаба. Столовая продолжает работу и снабжает восставших ежедневным трехразовым питанием. Посредством радиосвязи обмениваемся информацией о происходящем с нашими братьями в соседних лагпунктах. Координируем действия и объединяем наши отряды для освобождения Колымского края и его столицы. От вас, как от моего заместителя, требуется установление и поддержание связи с воркутинцами и карагандинцами. Мы заодно делаем общее дело — бьем коммунистов! Наши лучшие кадры — это бывшие военнослужащие Cоветской армии. Они брали Берлин, они рвутся в бой! Серьезного сопротивления со стороны лагерной охраны не предвижу. Эти трусы и гиены геройствуют лишь против безоружных доходяг. Увидев наши отряды, они рассеются и сдадутся.» Несмотря на поздний час Сергей не включал лампочку. Под потолком собралось облачко табачного дыма, оно висело над тумбочкой и двумя кроватями; на одной из них сидел он. Стояли безветренные белые ночи, холодное небо сумеречно светилось и подойдя к окну Сергей в тусклом свете еще раз перечитал сообщение, прежде чем сжечь его в пепельнице. В кабинке было тепло и тихо. Веретенников пропадал у своей знакомой из финансовой части и ожидался только к утру. В ответной депеше Сергей начертал, что он готов принять на себя любые задания командования, но через неделю приезжает его жена и он должен встретить ее в морском порту в Магадане. Он не сомневается, что по прибытии Маша выполнит важную роль в борьбе с тиранией. Он надеется, что до начала решительных действий у него достаточно времени, чтобы подготовить вновь прибывшую к выполнению ее обязанностей.

Просмотров: 11

«Мой муж — негодяй, сукин сын и кавалер. Он всегда помыкал мной, бедной девушкой, и называл меня фригидной и сушеной воблой. Может годы спустя таковой я и стала, терпя его издевательства, хотя до рукоприкладства не доходило. Я всегда черпала поддержку в чтениях работ Ленина — Сталина и в беседах с парторгом. Они поднимали мою партийную мораль и дисциплину, и укрепляли веру в торжество коммунизма.» Существо смахнуло слезу и, пыхнув дымом, продолжало. «Женаты мы были уже 5 лет, как вдруг как раз перед самой Bеликой Oтечественной Bойной нас послали в Америку. Я ехать к капиталистам не хотела, но, надо значит надо. Партийный приказ не обсуждается. Прибыли, осмотрелись, обжились. Нас, советских, особенно никуда из посольства не выпускали, мы всегда за забором жались, но на годовщину великого октября вывозили нас на консульском автобусе за ограду; показывали и объясняли ужасы города желтого дьявола, и как отчаявшиеся безработные по улицам шастают и зубами от голода щелкают. Но муж мой с нами на автобусе не ездил. Ему было не до развлечений. Он был оперативником НКВД и ходил в одиночку, куда ему заблагорассудится. Он знал отлично, что такое разведывательная работа и конспирация, и его начальство за успехи хвалило. Пока я в бухгалтерии дебит с кредитом на счетах подгоняла, мой благоверный по Нью-Йорку рыскал и шпионов вербовал. За каждого завербованного ему давали премию и он из кожи вон лез, чтобы побольше иx навербовать. Дурковатых в любой стране хватает — один в карты проигрался, ему срочно деньги нужны; другой половой извращенец — ему надо себя реализовать; третий кокаину нанюхался и взбрендило ему весь мир перевернуть — вот такие красавчики и шпионили для коминтерна. Надо сказать, что контрразведка их быстро ловила и сажала, но мужу моему было до фонаря, премию свою он за них уже получил. Тем не менее, я за него волновалась. Я ему всегда говорила, «Боря, посмотри с кем ты имеешь дело, ведь они психопаты. На тебя враз набросятся, загрызут и ничего от тебя к утру не останется». «Ничего Ниночка,» успокаивал он, «у меня с собой пистолет десятизарядный и я по самбо тренированный; отобьюсь». Много их Боря перевидел, но все-же предпочитал работать с нелегалами. Он их всегда очень хвалил. Люди тихие, серьезные, вдумчивые, по вечерам или в шахматы играют, или на радиопередатчике морзянку отстукивают, но все до одного так законспирированы, что родная мама их не признает. Работают в подполье годами, жен в Америке заводят, хотя у всех в СССР семьи без них скучают, но за это начальство им аморалку не шьет. Хуже всего, когда кто-то из московского руководства к буржуям перебегает; он всегда с собой всю шпионскую картотеку прихватывает и сдает ее американцам. Тогда — пиф — паф! ой-ёй-ёй! — многих нелегалов арестовывают и переворачивают в двойных агентов; сколько трудов пропало, ведь с детских лет их к этим заданиям готовили, язык зубрили и к обстановке приучали, и оказалось все понапрасну; вместо пользы — вред.» Нинель заметно опечалилась и опустила голову. «По моему это ужасно несправедливо и с этим надо бороться. Я собираюсь написать письмо президенту США, чтобы он не принимал этих подлецов-перебежчиков, а топил всех подряд в озере Мичиган!» Наступило длительное молчание, Маше показалось, что рассказчица задремала, ее руки обвисли, донесся легкий храп, но нет, Нинель встрепенулась и вновь потекла ее речь. «Летели годы, я обвыклась и Боря стал привлекать меня к конспиративной работе — ходила я тайные знаки под мостами проверять, в подземке от слежки на платформы выпрыгивала и в парикмахерской микрофильмы украдкой мне в карманы подсовывали, в то время как наша агентша химическую завивку на моей макушке накручивала… Прекрасные времена! Какая романтика! Приятное с полезным, родина нам медали и ордена присваивала за то, что мы американским буржуям жизнь портили. Я расцветала, улыбалась, следила за модой и даже бросила курить, пока не случилось досадное происшествие. Год наступил 1951-ый и прислали к нам в консульство молодую супружескую чету из Ленинграда. По прибытии аппетиты у них разгорелись, в магазинах всего полно, очередей нет и всё они хотят сразу купить, да шишей на это, кроме скромного советского жалованья, нет. Но, я о другом. Мужа обязали шофером служить, а жену в столовой обеды подавать. Супружница его мне сразу не понравилась — писаная красавица, но тихоней прикидывается, глазки закатывает и лебедем ходит. Все мужики наши на нее облизываются и комплименты говорят, жены ихние на официантку бесятся, но мой Борис хуже всех учудил. Ах, мерзавец! Опоил он кралю эту неподступную в укромном уголочке. Наложил ей в стакан пилюль засекреченных, от которых у людей головы шалеют; его на работе такими снабжают. Она глотнула, тут же отключилась и он ею воспользовался. На следующий день муж ее все узнал, стал ругаться и трясти кулаками, «Что за безобразие», кричит, «я до тов. Берии дойду». Консул наш, птица стреляная, посмотрел на них и в тот же час выслал парочку эту назад в СССР, пока они к американцам не переметнулись. В Москве же было разбирательство и в результате меня с Борей тоже отозвали. «Достаточно вы в Америке жировали», сказали нам, «дайте и другим бабла набрать». Все, что мы заработали в США нам оставили: и на машину есть, и на шубы меховые, и на костюмы чесучовые и на провиант заморский, но счастья мне нет — ушел от меня Боренька. «Фригидная ты», говорит, «и бесчувственная как дохлая рыба; потому-то меня на других тянет».» Нинель опять утерла слезы. «Вдобавок пока мы по заграницам шлялись, московскую жилплощадь у нас отобрали. Эвакуированные в войну москвичи вернулись и нашу квартиру себе присвоили; вот с ними я сейчас и сужусь. Жить мне негде, хорошо, что товарищи из министерства сюда поселили. Я разузнала данные самозванцев и просигнализировала о том, что на моей жилплощади свила гнездо оголтелая банда белогвардейских фашистов. Их тут же арестовали и допрашивают с пристрастием. Меня в подвальный этаж МГБ два раза на очную ставку вызывали. Очень удобно, что мы все здесь. Товарищи уверяют, что они скоро сознаются и мой жилищный вопрос будет тут же решен. Вас, милочка, тоже могут вызвать по любому поводу, не думайте, что обойдется.» Нинель прищурила глаза и внимательно пригляделась к своей собеседнице, потом переспросила еще раз, но та не отвечала. Завалившись на бок и не разувшись, поджав под себя ноги, Маша крепко спала. В нагрудном кармане ее оттопыривались документы. На лице Нинель появилась маска размышления. Кожа на лбу собралась гармошкой, брови поднялись, зрачки раширились. Легко соскочив с койки, она нагнулась над спящей и, отстегнув пуговку, проворно вытащила содержимое кармана. Подойдя к окну, в мертвенном свете уличных фонарей она перелистывала страницу за страницей, читая и запоминая, ее губы шевелились. Тихое и размеренное дыхание Маши было едва слышно. Пробежало несколько минут. Удовлетворив свою любознательность, Нинель на цыпочках подкралась к соседке и вернула документы на прежнее место.

Просмотров: 9

Человек-рикша, мускулистый мужчина с резкими чертами лица, одетый в вытцветшую форму полковника вермахта подрядился отвезти их по указанному адресу. Сергей и Маша уселись на скамеечке позади него. Зашуршали шины, сильные ноги полковника закрутили педали, от напряжения чуть поскрипывала цепь. По мере удаления от вокзала разрушений становилось меньше, во множестве начали попадаться уцелевшие дома, они сливались в нетронутые, молчаливые, тускло освещенные уличными фонарями кварталы. На тротуарах изредка попадались пугливые прохожие, вздрагивающие и оглядывающиеся на проезжающих; там и сям в вышине горели разноцветные квадраты окон, в опустевших комнатах за задернутыми шторами ютились человеческие жизни. Ночь была глухая и беззвездная; рикша снизил скорость и силился разглядеть эмалированные таблички с названиями улиц. «Es ist hier,» после поисков в темноте объявил он. Сергей проверил адрес, согласился и расплатился с ним. Дул свежий, влажный ветер и Маша невольно запахнула свое пальто, прежде чем они вошли в подъезд серого пятиэтажного здания. По широкой лестнице с чугунными завитушками они поднялись на нужный им этаж и позвонили.

Просмотров: 8