Цитата #85 из книги «Свободная территория России»

В полумраке комнаты белели подушки и покрывала четырех застеленных кроватей. Они были свободны за исключением той, что стояла в переднем углу возле гардероба и тумбочки. На ней сидело закутанное в простыню человеческое существо. Черты худого и бледного лица ее были неясны, но в левой руке тлел малюсенький табачный светлячок. «Откуда вы?» надломленным, но несомненно женским голосом спросило существо. «Я из Башкирии,» солгала Маша. «Мы приехали сегодня.» «А я живу здесь месяц… И все одна,» в голосе ее послышались истерические нотки. «Нинель Ефнатьевна Полторацкая,» существо протянуло для рукопожатия свою холодную и слабую лапку. От вида ее морщинистой конечности Маше сделалось противно. Маша осторожно коснулась ее кончиками пальцев и представилась вымышленным именем. «Если вас угнетает мое курение, то не закрывайте форточку,» разрешила Нинель. «Когда я жила в Бронксе, то из-за дыма соседи ненавидели меня.» Маша сделала непонимающее лицо. «Не волнуйтесь, Нинель Ефнатьевна, я привыкла. Мой муж тоже много курит.» «Ааа…,» одобрительно протянула Нинель. «Кто ваш муж?» «Кем же ему еще быть?» притворно вздохнула Маша. «Охраняет священные рубежи нашей социалистической родины.» «Пограничник значит,» допытывалась Нинель. «Ну, а вы кто будете?» «Я по тому же ведомству, что и он. Куда муж — туда и жена.» «Это правильно. Так и должно быть — как нитка за иголкой.» «Откуда вы? Где это — Бронкс?» «Это очень далеко,» с удовольствием зажмурилась Нинель; бывалая рассказчица предвкушала внимание участливой и терпеливой слушательницы. «Я вам еще не говорила, что мы с мужем десять лет прожили в Нью — Йорке? У меня секретов нет. Бронкс это один из районов Нью-Йорка. Всем моим друзьям я рассказала об ужасных буднях тамошней жизни. Вы наша — вы умеете хранить тайны; с вами я поделюсь!» Она засмолила последнюю папиросу, достав ее из опустевшей коробки и, выпустив под потолок густой клуб дыма, немного раскачиваясь, монотонным протяжным голосом завела…

Просмотров: 23

Между тем наши герои не подозревали о грозе, собирающейся над их головами. На улицу они выходить не рисковали, новости и провиант приносила с рынка Прасковья Евдокимовна, она же передавала свои наблюдения. «Тишь и благодать у нас в окрестности. Недаром говорят, в Марьиной Роще — люди проще,» улыбалась она. Всю свою жизнь Прасковья Евдокимовна проработала гардеробщицей в парикмахерской, что возле завода Борец. Ходило к ним в заведение много народу всякого, но в основном это были люди рабочие, солидные и серьезные — со Станколита или с комбината твердых сплавов, хотя случалось, что забегала к ним и шпана. С последними Прасковья Евдокимовна держала ухо востро, любой неприятности от них ожидала, особенно, когда жиганы и марухи номерки поддельные ей в ладонь совали, чтобы умыкнуть чужие хорошие пальто. Не вытерпев такого безобразия, пять лет назад она вышла на пенсию и оказалась почти затворницей в своем доме. При всем при том осталась Прасковья одна-одинешенька — война больших бед натворила — муж ее погиб в Вяземской операции осенью 1941 г., но с сыновьями случилось хуже. Вернулись ее сыночки живыми, да сильно раненными — Яшеньке обе ноги оторвало в воздушном бою над Черным морем, а Мишеньке глаза напрочь выбило при взятии Берлина. Матери горе, но все же не беда. Не в могилах, как у других, были ее Яков и Михаил, а дома. С ними и перемолвиться можно, и любовь-заботу проявить, и по головкам погладить. За сыновей и мужа Прасковье что-то платили, но не хватало и водила она сыночков своих на церковную паперть милостыню собирать. Слепой за безногого держался, а безногий на каталке ехал — так и управлялись. Приноровились ребята, дальше еще лучше пошло. Невесты к ним стали ходить, по ночам за занавеской на койках шептались, маменькой Прасковью Евдокимовну девушки уже величали; одна из них быстро на сносях оказалась, а другая, которая поскромнее, терпела и все в загс Якова тянула, да тот стеснялся. Возрадовалось сердце материнское, неродившемуся внучку колыбельку смастерили, да вот случилось страшное. Ненастным летним днем 1950-го не вернулись из церкви ее дорогие сыночки. Бросилась Прасковья, на крыльцо высокое, где всегда они сидели бок-о-бок у входа в храм, но там все давно опустело, служба закончилась, двери затворились и только кисет сатиновый Яшенькин, в грязь втоптанный, возле мутной лужи валяется. Искала она их, бедняжка сердечная, и невесты искали, все глаза выплакали, и по рынкам и по кабакам, пока не сказали им люди добрые, что приказ вышел секретный, утвержденный тов. Сталиным, очистить нашу страну от безруких, безногих и неприкаянных, и переселить всех в 24 часа в дома инвалидов войны и труда. Казалось небо обрушилось и рассыпалось кусочками над седою головой Прасковьи, так она стенала и горевала. Полгода спустя пришла от Якова весточка. Узнала она из письмеца, на дорогу брошенного, что отвезли их обоих далеко на север, на Валаам-остров, где ночью светло как днем, валуны огромные вокруг болот валяются и летом от стужи земля не оттаивает. Кинулась она туда, как доехала не помнит, и на поезде, и на автобусе, и на пароходе; последние шесть километров от причала пешком топала, добралась таки до монастыря. Долго в ворота стучалась, краснопогонники не пускали, а как вошла, так и обомлела — тысячи их там обрубков человеческих копошатся и шевелятся. Завидев ее, все глаза свои устремили — не их ли мать навестить пожаловала? Сыночки же ее, Яшенька и Мишенька, сидят на веранде, нахохлившись, и совсем матери не обрадовались. «Держать нас, мама, будут здесь безвыездно до самой смерти,» сказали оба в один голос. «Больше не приезжай; не расстраивай нас.» И про невест ничего не спросили, зато набросились на бутылку водки, которую она им из Москвы привезла, и на полкило колбасы Любительской. Воротилась домой Прасковья потрясенная и сама не своя: «Что же это за государство, что своих граждан, которые пострадали власть советскую защищая, так поганит и мордует?» Ругалась она и бранилась, но подруги ей сказали, «Ты что, Евдокимовна, спятила? Тебя за такие речи в каталажку мигом упекут; не посмотрят, что ты вдова боевого героя. Прикуси язык, а если хочешь настоящих людей встретить, то вот тебе адресок.» Пошла туда Прасковья, не близко было, плутала в сумерках, халупу какую-то в бурьяне разыскала, цепной пес на нее люто злобился, но в дверь она постучала, пароль сказала и ее впустили. Вошла она в горницу, а там никого — только стол пустой посередке стоит, скамьи и табуретки вдоль голых стен, зажженная керосиновая лампа на шнуре висит и в углу перед иконой лампадка мерцает. Минуточки через две, неслышно ступая, вышла из-за печи женщина примерно ее лет, в крестьянском наряде, высокая и стройная, с интеллигентным лицом, представилась Зоей Андреевной и мягко стала Прасковью расспрашивать. Рассказала Прасковья этой женщине все начистоту, как на исповеди, та улыбнулась, руку ей пожала. «Не одна вы так страдаете,» проронила она. Долго Прасковья в халупе не задержалась, на прощанье борщом ее угостили и домой отправили, но сказали через неделю заходить. В другой раз больше людей в горнице собралось; люди серьезные и обстоятельные, мужчины и женщины средних лет. Каждый делился своим горем и обсуждали как власть в стране народу вернуть. «Нас гораздо больше, чем угнетателей,» шептала Зоя Андреевна, «но люди разъединены и не верят друг другу; если бы по-другому, то мы бы давно вытряхнули весь мусор из Кремля.» Ходила туда Прасковья Евдокимовна больше года, душу свою отвести, горе излить и найти сочувствие — поверили ей и попросили укрывать в ее избе членов кружка, их единомышленников, тех кто в приюте нуждался. Не долго думая, Прасковья согласилась. Так нашли ее Глебов и его друзья. Веселей стало Прасковье Евдокимовне, не одна она теперь на свете, чуток отлегло от сердца, поверила, что помогая России, помогает своим сынам. Новые жильцы ей очень понравились, вежливые и предупредительные, но больше всех Глебов. Напоминал он ее погибшего мужа в молодости — такой же степенный, строгих правил и вдумчивый. Подсоблял он ей по хозяйству: печку растапливал, пол подметал и белокочанную вместе на зиму квасили; Глебов капусту в кадушке уминал, а она соль подсыпала. Но в последнее время ему стало некогда; сидел он за столом со своими напарниками и листал желтые канцелярские папки, которые они принесли в чемодане. Что в них было, Прасковье было невдомек. Папок было одиннадцать. Все они содержали чертежи и отчеты о разработках советскими специалистами новых видов вооружений, которые на Западе были давно изобретены и известны, но последняя папка была посвящена внешне-политическим планам СССР. Следует отметить, что материал, изложенный там, изрядно устарел, но тем не менее хранился в глубокой тайне. Письма, справки, рекомендации и резолюции, датированные 1940-м годом, содержали намерения советского высшего командования о нанесении удара по Германскому рейху, когда тот занятый борьбой с Британией, будет застигнут врасплох. «Как только Германия ослабнет и начнет выдыхаться мы вступим на ее территорию. Весь мир будет ликовать и приветствовать Советскую армию как освободительницу Европы,» говорилось в протоколе. «Это большой шаг к мировой революции. Сопротивления нашим войскам не предвидится. Ведь мы армия рабоче-крестьянская и, вдохновленные видом наших солдат, трудящиеся капиталистических стран с песнями и цветами встретят нас, как своих избавителей от эксплуататорского гнета. Исполнится вековая мечта человечества — узники капитала стряхнут свои цепи.» Но то было прошлым. Другая половина папки содержала современные разработки, созданные в Политбюро энтузиастами мирового господства. Сразу после приобретения советским руководством термоядерного оружия они почувствовали свою силу. «Пользуясь тем, что граница между СССР и США проходит в малонаселенных регионах Крайнего Севера,» докладывал автор плана, «считаю возможным нанесения удара по Аляске с целью установления там плацдарма для захвата всего Северо-Американского континента. В Южной и Латинской Америке дружественные нам просоветские правительства незамедлительно присоединятся к нашей справедливой борьбе за установление коммунизма во всем мире.» Наискосок первой страницы этого замечательного документа была размашистая надпись толстым красным карандашом, «Принять к рассмотрению. И.Сталин.» «Вот как!» ахнули все присутствующие за исключением Прасковьи Евдокимовны, которая в этот момент вышла вo двор проверить несушек в курятнике. «Вот оказывается, что правительство замышляет! Наша молодежь опять будет умирать! От одной войны не оправились, в новую лезем!» «Если мы позволим Сталину развязать военный конфликт, то потери будут неисчислимы,» тень набежала на лицо Глебова. В волнении он схватился за голову и слегка застонал. «Весь мир, включая народы Советского Союза, оскудеет и придет в упадок. Победителей не останется. Природа будет отравлена и заражена. Человечеству, как мы его знаем, настанет конец.» «Может быть не так все плохо,» попытался урезонить их Сергей. «Пока, что это только план. Политбюро должно понимать последствия ядерного удара по Америке.» «Коммунистическая элита очень агрессивна,» веско сказал Ниязов. «Им всегда неспокойно. Им всегда нужна борьба, конфликты, ссоры и территориальные притязания. Пока продолжаются боевые действия сами они отсидятся в бомбоубежищах.» Наступило долгое молчание. Тусклый серенький свет лился сквозь мутные стекла. Тихонько подвывал ветерок в старой печной трубе; наверху хлопала вьюшка. Через открытую форточку доносились звуки улицы: веселый визг детворы и голоса бабушек. Скрипнули половицы, послышались шаги, вошла Прасковья Евдокимовна с лукошком в руках. «Яичек вам принесла,» положила она свою ношу на кухонный стол. «Что случилось?» оторопела старая женщина. «На вас лица нет!» «Сталин войну с Америкой затевает,» сказала Маша. «Так она уже идет, «хозяюшка оказалось хорошо осведомленной в международных событиях. «В Корее наши летчики уже второй год с американцами бьются. У Варвары из галантерейного магазина там сына убило. На МИГе летал. Месяц назад похоронку получила. Про это вы сказываете?» «Нет. Они новую большую войну готовят,» с отвращением выпалила Маша и сжала губы. «Мы должны переправить эти папки на Запад,» Глебов поднялся с табуретки. «Там их обнародуют. Может быть эта мера остановит агрессоров. В таких случаях мы используем наши каналы в посольствах нейтральных стран. Возможно, они помогут нам отправить эти документы через свою агентуру.» «Как с ними связаться? Сергей взглянул на вождя. «Это нелегко, но мы не имеем права медлить,» ответил Глебов. «Мы отправим вас и вашу жену на встречу с консулом. За каждым иностранцем в СССР установлена слежка, посольские работники это знают, поэтому используют систему секретных почтовых ящиков. Чтобы известить получателя о том, что ящик загружен, отправитель оставляет неподалеку знак, известный только посвященным. Вы должны будете поставить такой знак.» Глебов подробно объяснил Кравцовым как, где и когда следует установить метку и сколько ожидать ответа. «Наш человек из посольства найдет там шифрованное сообщение, в котором будут изложены подробности передачи папки. Вот и все. Справитесь?» «Вы сказали папки, а не папок. Вы не оговорились?» «Нет. Только одна. Последняя папка самая важная. Ее следует отправить в первую очередь. После получения подтверждения, поезжайте в Петроград, там вы встретите наш контакт в морском порту. Он знает как передать небольшую посылку на борт судна, уходящего за границу. Оставшийся материал Ниязов отвезет в Ташкент и оттуда переправит в Пакистан. Это не срочно.» Глебов прошел в дальний угол и извлёк из ящика стола черный кожаный мешочек. «Мы вас загримируем. Здесь для этого имеется все необходимое. Не теряйте ни минуты и уходите сегодня же ночью. Сюда возвращаться опасно. Через подругу нашей хозяйки на рынке передайте нам весточку о ваших успехах. Кстати, возможно, что нас здесь уже не будет, но ваша записка дойдет. Шифр вам знаком. После Петрограда отправляйтесь в Магадан. Там у РОВСа есть большая ячейка. Вас ознакомят с обстановкой и дадут приют. Ваша задача — вооруженное восстание и создание независимой республики в Восточной Сибири.» Глебов впал в тяжелое раздумье. Словно зачарованный, смотрел он как сыплет мелкий дождь за окном; окружающие помалкивали, посматривая с сочувствием на его потемневшее лицо. Где витали его мысли? Что он предвидел? Наконец задумчивость покинула его, глаза заблестели, он вернулся в обыденный мир. «Появляться на Ленинградском вокзале вам опасно,» опять заговорил он, «даже с измененной внешностью. Вас ищут профессионалы. Добирайтесь на попутном транспорте до Поваровки; там сядете на поезд. Вы, наверное, измотались и хотите повидать своих в Германии?» он вдруг улыбнулся отечески нежной улыбкой. «Кто у вас там остался?» «Сын,» отчаянно-тоскливо протянула Маша. «Сын не должен расти без родителей. Навестите его. Но если в вас не угасло пламя, то возвращайтесь сюда. Впрочем, поступайте как вам подсказывает совесть.» «Я остаюсь здесь, а Маша присоединится ко мне позже,» не раздумывая выступил вперед Сергей. Это было трудное решение. Его лицо вспыхнуло, напряглось и между бровей залегла глубокая складка. «Это тоже ваше желание, Мария Евгеньевна?» Глебов проницательно взглянул ей в глаза. «Да, мы с мужем давно думали об этом.» «Хорошо. Тем не менее план не меняется. Скоросшиватель переслать гораздо легче, чем человека. Не будем рисковать. Вас же, Мария Евгеньевна, мы отправим в Гамбург или Роттердам на борту одного из немецких грузовых пароходов. Мы это делаем годами и у нас большой опыт. Вы замените другую женщину, которая сойдет на берег и вместо вас останется в СССР выполнять очередное задание РОВСа. Все прекрасно получится. Главное, хладнокровие и ваша фотография на немецких документах. Мы предупредим фон Лампе и он произведет необходимые приготовления. Есть ли у вас еще вопросы?» Кравцовы переглянулись и молча пожали плечами. «Тогда за дело,» Глебов достал из мешочка парики, усы, несколько пар очков, десяток баночек с притираниями, пакетики с пудрой, флаконы с парфюмерией и коробочки с помадой. Все эти сокровища он аккуратно разложил на щербатой поверхности стола и было непонятно, как это множество раньше умещалось в небольшой сумочке. «Вам нужны зеркало и свет,» Глебов указал на пожелтевшее трюмо над комодом у стены. «Приступаем!» Cупруги подвинули табуреты поближе и с робостью занялись непривычным для них делом. Через пару часов успех был очевиден, но конспираторам требовалось время, чтобы привыкнуть к новому обличью. Дождавшись полуночи и сильно загримированные, после трогательного прощания Маша и Сергей выскользнули из избы и растворились в ночном тумане. Им предстояло совершить длинный и опасный путь через враждебную Совдепию, не рассчитывая на помощь оболваненного населения; ни на кусок хлеба, ни на глоток воды, но надеясь только на себя.

Просмотров: 29

Одна беда, перед отъездом в столицу останки заключенных следовало сфотографировать, опознать и рассортировать. Этим занялась неутомимая и несгибаемая Нинель Полторацкая, поставленная во главе похоронной команды. Ранним утром следующего дня, не теряя ни минуты, начала она свою титаническую активность. Вид ее был грозен — чело нахмурено, глаза насуплены, кулачки сжаты, в желтых редких зубах зажата дымящаяся папироска. При виде такой крали подчиненные немели, бледнели и вытягивались во фронт. Под пасмурным осенним небом, поеживаясь от порывов холодного ветра, они прилежно носили и складывали на плацу трупы, найденные в развалинах. Выяснилось, что останки занимали гораздо больше места, чем живые люди, и за два часа работы насобирали столько мертвецов, что они заполнили половину выделенной для них площади, хотя день только начинался. Нинель это не тревожило и настроение у нее было наибодрейшее. С фотоаппаратом в руке, она делала снимки, нумеровала и заносила в блокнот пометки о каждой находке. Переходя из квартала в квартал, с любопытством она задержалась возле поврежденного Т-34. Башня боевой машины была свернута набок, задняя часть корпуса разворочена и из нее выглядывали железные потроха, но люки были по-прежнему задраены; механики — ремонтники из Магадана ожидались лишь сегодня вечером. Черный едкий дым стлался над руинами, заставляя ее кашлять и прищуривать глаза. С низкого неба посыпался мелкий дождик, но слишком легкий, чтобы загасить тлеющие промасленные доски и ветошь. Достав пачку Казбека, Нинель вынул папироску, размяла табак и закурила. Две-три затяжки она молчала, наслаждаясь моментом. «Прекрасный табак. Как он меня освежает,» подумала она и посторонилась, пропуская солдат похоронной команды, толкающих двухколесную тележку, нагруженную до краев изувеченными телами. Криво усмехаясь, Нинель рассматривала поверженных врагов социализма, таких неразумных, что они осмелились восстать против народной власти. Папиросный дымок, струящийся из ее ноздрей, стелился тонкой вуалью над серым пеплом развалин, делая ее похожей на огнедышащего дракона. Краем глаза в мешанине досок и балок обрушившегося строения на другой стороне переулка она уловила чье-то движение. Ей показалось, что из-под наваленных бревен на нее глядела пара пристальных глаз, от взгляда которых ей стало не по себе. Чтобы успокоиться Нинель еще раз затянулась и, отвернувшись, тихонько стала напевать «Широка страна моя родная».

Просмотров: 21

Полгода назад знающие люди из окружения фон Лампе снабдили Сергея сведениями и инструкциями, продиктовали имена и нужные адреса, дали средства и оборудование необходимые для годичного выживания в СССР. Место для перехода было выбрано на крайнем юге страны, там где Советский Союз граничит с Афганистаном. Оставив сына в интернате и почти взрослую Матильду на попечение дальних родственников в Германии Кравцовы отправились на выполнение задания. Прохладная ночь была ясной и безлунной; в черной бездне над ними ярко горели роскошные созвездия; в их призрачном свете смутно угадывалась плоская равнина на горизонте, где перемигивались десятки бледных огоньков на афганской стороне и редкие купы деревьев на советском берегу. Там была тьма кромешная и казалось всё давно вымерлo. Был третий час ночи; близость опасности будоражила и не давала сомкнуть глаз; полную тишину нарушало лишь гипнотическое журчание речных струй, рассекаемых носом их байдарки. Груз был нетяжелый, двое взрослых с рюкзаками и маленький чемоданчик. Сидящий на корме с веслом Маматназар-Оглы, богатырского сложения пуштун из провинции Балх, в уме подсчитывал выручку. Обычно он переправлял через реку опиум и гашиш, 3–4 кг за каждую ездку, но сейчас за перевоз этих двух гяуров он получит гораздо больше. Посредник уверял, что поездка будет короткой и выгодной и никого там ожидать не придется. «Оставь их и уезжай,» твердил в чайхане приземистый, краснобородый толстяк в белой чалме и шелковом халате. «Ничего больше не требуется. Получай задаток.» Он сунул Маматназару в руку неправдоподобно толстую пачку афгани. Тот согласился. «Жизнь не могла быть лучше,» мечтал он сейчас, мощными гребками пересекая мутную, глинистую Аму Дарью. Он торопился отделаться от своих пассажиров и вернуться назад. В Хайратане в двухэтажном глинобитном доме его ждали три жены, куча ребятишек, вкусный плов и баранье жаркое на завтрак. Когда движение байдарки замедлилось и под ее днищем заскрипели камешки с песком, перевозчик прошептал, «دلته موږ یو — приехали.» Ни на каком другом языке, кроме своего, этот дремучий, заросший до самых глаз бородой человек не говорил и объяснялся он с пассажирами жестами. «Пора вылезать» — показали его руки. Сергей спрыгнул в мелкую воду и помог Маше выбраться из лодки. Навьюченные мешками и раздвигая камыши, они захлюпали к берегу и тут же исчезли из виду. Энергичным шагом, почти бегом уходили Кравцовы на север. Их ноги спотыкались о коряги и корни, они оступались, проваливаясь в колдобины, цеплялись за сучья деревьев и посохами ощупывали свой путь. На склоне бугра Маша разглядела пограничный столб с советским гербом; возле него нарушители границы остановились на привал. Куда идти дальше? Где проводник? Кравцовы тревожно озирались, подкрепляясь галетами и фруктовым соком, и рассыпая отбивающий нюх у собак порошок. Неподалеку раздался осторожный свист. Кровь бешено застучала в висках и лбы их покрылись потом. Кравцовы бросились на землю, сжимая оружие. Кто там, друг или враг? «Салям алейкум, далекие друзья,» донесся до них чей-то шепот. Это был пароль. Сергей прошептал отзыв, послышалось шуршание, перед ними появился зыбкий контур невысокого, щуплого человека. В смешении теней черты лица его невозможно было разобрать; он казался бесплотным призраком, парящим над землей. «Пошли,» сказал он по-русски и опять, сквозь кусты, шлепая по заросшему болотной травой полю, наши герои возобновили свой утомительный гон. Через пару часов они обессилили и валились с ног, ушибленные коленки саднило, жажда раздирала их пересохшие глотки, чтобы не заснуть на ходу, Сергей тряс головой и тянул за собой полуживую Машу. Взгляд Сергея были уперт в мелькающую черную спину проводника, бегущего впереди, иногда Сергей терял свой ориентир, тогда волна паники захлестывала его, но каждый раз тот, слегка покашливая и подбадривая, быстро появлялся вновь. Чуть забрезжил рассвет. Звезды побледнели, растворяясь в светлеющем небе. Перед ними предстала серая, бесцветная равнина, покрытая густым слоем тумана. Из его клубящихся сгустков выступали плоские крыши невысоких строений. «В этом кишлаке будем прятаться. Днем идти нельзя,» проводник указал рукой и осторожно ступая они приблизились к крайнему домику. Он стоял молчаливый и глухой, ни дверки, ни окошка не было видно в его растрескавшихся, шершавых поверхностях. Следуя каменистой тропинке Кравцовы, ведомые проводником, вошли в поселение. Оно состояло из кривых и узких улочек, вдоль которых стояли полуразрушенные дома без окон, окруженные глинобитными стенами. «Кишлак заброшен с 1922 года. Жители погибли или уведены в плен. Вот так красные усмиряли волю узбекского народа,» проводник горестно покачал головой. Bремя, ветры и подземные толчки частично развалили непрочные конструкции, открывая внутренности дворов. Оказалось, что все окна, как жилых помещений, так и хозяйственных построек, выходили только внутрь. Похоже, что у проводника была цель. Уверенно вел он своих подопечных вдоль поселка, пока не остановился и толкнул изукрашенную орнаментом деревянную дверь. Просунув туда голову и осмотревшись, он поманил Кравцовых за собой. Здесь был пустырь с кучами хлама; стены вокруг местами осыпались, но жилое строение под прохудившейся крышей еще не пришло в упадок. Сохранился красивый портал с навесом, поддерживаемый тремя изукрашенными резьбой и росписью колоннами; непонятного назначения возвышение из кирпича выделялось посередине заглохшего виноградника; хлев и конюшня с распахнутыми воротами уместились сбоку. Пройдя через портал, они оказались в небольшой квадратной передней, где, как объяснил им проводник, раньше оставляли обувь. За нею была просторная комната с нишами в стенах. Земляной пол был застлан истлевшей циновкой и остатками зеленого ковра. «Отдыхать будем до темна,» скомандовал проводник. «Потом опять в путь. Холодно, но сандалом пользоваться нельзя.» Он указал на низенький чугунный столик, установленный над углублением в полу. «Дым выдаст нас.» Кравцовым не надо было повторять второй раз. Сбросив поклажу, они, не говоря ни слова, завалились спать.

Просмотров: 24

Сергей нашел своих друзей собравшимися на тротуаре. К ним опять вернулся молодцеватый вид. Фуражки лихо сидели на головах, пуговицы на вычищенных кителях сияли, сапоги намазаны ваксой. Маша не уступала мужчинам в опрятности; юбка была отряхнута от пыли и темно-синий берет, натянутый на лоб, придавал ей официальный вид. Однако, чего-то нехватало. «Где мешок?» вполошился Сергей. «Мы его потеряли?» С улыбкой Глебов повернулся к нему. «Ходить по ночному городу с добычей в мешке небезопасно. В такое время чекисты ездят на лимузинах и вылавливают граждан. Мы сейчас, извините, как бельмо на глазу, заметны издалека любому милиционеру. Пока вы столь любезно доставали нам воду, мы спрятали мешок в кирпичном завале. Он находится неподалеку от того лаза, где мы выбрались во двор. Мы вернемся за ним, когда все утихнет. Чтобы сбить собак с толку, я насыпал вокруг табаку. Надеюсь, что это зелье поможет.» Он по-детски рассмеялся. «Взгляните, мы в административном центре Москвы.» Гирлянды неярких уличных фонарей освещали ровные и строгие фасады пятиэтажных зданий. В большинстве своем это были учреждения, замершие до позднего утра. Город спал и в темных окнах не было жизни. На булыжной мостовой случайный ветерок теребил бумажный мусор, блестели трамвайные рельсы, в подворотне скулила и плакала бездомная собака. «Вы отдаете себе отчет, что облава на нас уже началась или скоро начнется?» вполголоса спросил Глебов. «До нашей явки в Марьиной Роще мы не доберемся.» «Куда же нам деться?» опустив голову, пробормотала Маша. «Я прочитал на указателе, что мы оказались на улице Кирова. Очень удачно. Давайте быстренько прошагаем до Лубянской площади. Отсюда всего три квартала. Мы войдем в Министерство Государственной Безопасности и потребуем срочную встречу с его главой. Чекисты мы или не чекисты?» «Вы с ума сошли! Вы, что с повинной захотели?» Ниязов остановился, его руки обвисли и лицо помертвело. «Ни в коем случае,» поманил его Глебов. «Сейчас это самое надежное место. У милиции есть наши приметы; нас схватят через короткое время. В МГБ же нас никто искать не будет. Там мы пересидим всю облаву.» «Что будет дальше?» изменившемся голосом спросил Сергей. «Зная ночные повадки советских владык можно ожидать, что министр нас примет лишь завтра пополудни. К тому времени мы что-нибудь придумаем.» Шорох шин и клацанье мотора запоздавшей машины заставил всех вздрогнуть. Мимо в сторону Лубянки проехал опель с опущенными стеклами. Из салона доносились заливистый женский смех и танцевальные мелодии. Наши отверженные завороженно смотрели, как удалялся ее рубиновый огонек. «Потребуется исключительное мужество и самообладание,» излагал Глебов. «Прежде чем броситься головой в омут давайте испросим помощи у Всевышнего.» Все замолчали. Каждый молился по своему, зная, что не каждый человек может назваться верующим. «Готовы?» вождь обвел их взглядом. «Тогда вперед.» Они ускорили шаг и вскоре различили светящиеся красным буквы М над арками метрополитена. Вот и сама площадь Дзержинского. Даже ночью это недоброе место было оживлено. В такт сигналам светофора центральную клумбу огибали торопливые легковушки, безликие фургоны и шустрые мотоциклисты. Из вознесенного над мостовой «стакана» следил за движением закутанный в прорезиненный плащ инспектор ОРУДа. Почти весь этот транспорт вливался и выливался из ворот прославленного учреждения, прекрасно известного каждому обитателю СССР и многим зарубежным лицам. По краям площади, за углами домов и в закоулках, зыркая глазами и насторожив слух, таились неприметные личности в надвинутых до ушей шляпах и в пальто с поднятыми воротниками. То были «топтуны» — краса и мощь советской системы. Их внимание было устремлено на затейливое и добротное многоэтажное здание с часами наверху. Построенное в начале 1900-х годов, как многоквартирное жилище для зажиточных москвичей, в 1918 году оно было захвачено ВЧК, а квартиросъемщики и арендаторы были в принудительном порядке выселены. Несмотря на поздний час многие окна здания были по-праздничному освещены. «Что там происходит?» сквозь зубы выдавила из себя Маша. «Там терзают наших товарищей,» cклонив голову, прошептал Глебов. «Все силы ада слетелись туда на шабаш. Там истребляют Россию.» Сжав кулаки, cплоченной группой они подошли к парадному. Идущий впереди вождь без колебаний толкнул холодную бронзовую ручку и отворил тяжелую дверь.

Просмотров: 20