— Ну ты видела?! — восхищенно повторял граф. Может при легком отравлении возникает такая реакция?
— А тот случай на Заливе? — не любила я о том вспоминать, право слово.
Могла бы выпустить щупальца, пройтись голышом по Невскому или вознестись живьем — удивления было бы меньше.
Я закивала. Главное, вот так глазки вылупить и невинную улыбочку с чуть приоткрытым ртом сочетать.
— Однослойные рамы — это же очень холодно! — Он всерьез разволновался. — Это же сырость в доме, грибок, чахотка!
Снова тишина и томительные размышления, несколько раз прерванные церемонными поклонами с останавливающимися экипажами, чьи пассажиры спешили выразить свое почтение и не всегда скрытое любопытство. Тюхтяев иногда представлял меня не пойми кому, я улыбалась, ловила ответные улыбки и немые вопросы — все же променады не обремененных церковными узами пар здесь повод для сплетен, а мы за час уже нарисовались, как могли. А уж учитывая, как променадом прошлись перед фасадом здания на набережной Фонтанки, 57, эти разговоры еще долго будут ему аукаться. Ну и ладно, если что, граф отмажет, а если отмазывать станет некому, то обо мне и не вспомнят. Странно, но некоторые встречи происходили куда менее чопорно, и там меня уже не представляли.