2024 © Все права защищенны - BookQuotes.ru
И раз так, в самом деле, – что же Ленин, где он? У тех, кто имел возможность с близкого расстояния следить за происходящим, возникало ощущение, что где-то на самом верху произошел глухой политический надлом, который сами большевики пытаются замаскировать, выдавая экстраординарные трудности за плановые: был военный коммунизм, затем мы покончили с Врангелем, демобилизовали армию и перешли к новой экономической политике: госкапитализм – средство скорейшего достижения социализма. Возможно, задним числом это «домино» – когда костяшки – исторические этапы – выкладываются одна за другой по понятным правилам – и кажется естественным, но к началу 1922-го игроки пережили столько «рыб», что, ради продолжения игры любой ценой, в ряд подкладывались по несколько случайных костяшек. Эта катавасия усугубляла у наблюдателей ощущение, что нечто необычное происходит и с большевистской партией; ситуация с голодом показывает, что она недееспособна; из нее словно исчез кто-то, кто присматривал хотя бы за общей разумностью идеи. Обнаружить Ленина весной 1922-го среди тысяч людей, в разных точках глобуса пытающихся вытащить Советскую республику за волосы из болота, не проще, чем найти Волли на картинках Мартина Хенфорда. Он куда-то запропастился – и про него ходили самые дикие слухи: что он умер, что убит савинковцами, что арестован, что у него выросли рога, что на одном из выступлений его стащили прямо со сцены, где он понес околесицу, и увезли в сумасшедший дом, что время от времени он достает из особого шкафчика прозрачный сосуд с заспиртованной головой Николая II – полюбоваться на плоды своей деятельности, что он поехал на Генуэзскую конференцию не то под видом инженера Владимирова, не то в пломбированном – видимо, привычное для него дело – контейнере.
Просмотров: 10
Но если ярость Сталина уже тогда, похоже, выплескивалась в неконструктивные поступки, то Ленин умел конвертировать свое внутреннее бешенство в писательство – со скоростью, наводящей на мысль о Книге рекордов Гиннесса. В Выборге у него постоянно заканчивались чернила – и хозяевам приходилось бегать подкупать их ему. «Марксизм и восстание», «Из дневника публициста», «Удержат ли большевики государственную власть» – все здесь, на Сердобольской. Плюс «Советы постороннего» – где Ленин, со ссылками на Маркса и Дантона, рассказывает об «искусстве восстания» – и цитирует свою любимую фразу: «Il nous faut de l'audace, encore de l'audace, toujours de l'audace, et la France est sauvée». «Смелость, смелость и еще раз смелость – и Франция спасена».
Просмотров: 8
В феврале – марте 1902-го в «Лукьяновку» стали свозить всех арестованных после февральского разгрома «Искры» – чтобы устроить показательный процесс. Там оказались Сильвин, Бауман, Басовский, Гальерин, Крохмаль, наборщик «Искры» Блюменфельд, будущий советский дипломат Литвинов и еще несколько человек.
Просмотров: 8
Ленин, такое ощущение, освоился мгновенно; он понял, где что можно говорить, о чем лучше помалкивать (похоже, не стоило орать на каждом перекрестке о превращении империалистической войны в гражданскую – что хорошо для съездов европейских социалистов, то может испугать самих потенциальных противников), понял, как применять марксистские знания к конкретным ситуациям: если вот крестьяне отобрали землю у помещика – это хорошо? А если сожгли его дом при этом? А если рабочие выгнали фабриканта? А если выгнали – и производство тут же встало из-за того, что больше некому договариваться о сырье, и теперь они продают на металлолом детали высокотехнологичных станков?
Просмотров: 6
Дело в том, что Ленин вообще не рассматривал политический процесс в терминах «окончательной потери», жертвы: «принести Россию в жертву Мировым Социалистическим Штатам». Несмотря на то, что ленинская Советская Россия под конец его жизни подозрительно напоминала очертания Российской империи и даже некоторые «белые» задним числом склонны были признать Ленина «собирателем России», целью ленинской внешней политики не было восстановление Российской империи. Такая цель представлялась ему абсурдной: зачем восстанавливать то, что исторически не выжило, что показало свою неэффективность и нежизнеспособность? Однако Ленин осознавал, что в новых политических условиях у России появляется хороший потенциал сделаться альтернативным центром – который мог бы притягивать к себе как нации, так и не вполне сложившиеся государства, колонии и полуколонии вроде Персии, Индии и Афганистана; Кремль представлялся Ленину местом, куда стекаются люди, идеи и технологии; открытой для левых всего мира платформой, постоянно действующей лабораторией и площадкой, где обсуждаются стратегии распространения «революционной бациллы», интернациональной экономической кооперации, взаимодействия с реакционными классами и методы повышения сознательности пролетариата. Возможно, экономическая схема нового порядка будет соответствовать традиционной – в таком виде ее представлял Кейнс: Россия вывозит сельхозпродукцию и получает от Запада технологии; а возможно – вариант, более предпочтительный для Ленина: Россия становится и технологическим центром и «вывозит» идеологии. И именно ради того, чтобы Россия преодолела статус сырьевого придатка Запада, ради укрепления этого центра – пусть не маркированного как «русский», но находящегося на Востоке, в Азии, в России, – Ленин думал о советизации Венгрии и Италии.
Просмотров: 8
Более распространена обычная, «недетективная», и лишь самую малость конспирологическая версия, которая сводится к существованию неких негласных договоренностей, предполагающих, что между посторонними, особенно партийными чинами, и Лениным проведена «двойная сплошная», которую пересекать – себе дороже. Поэтому даже такие нечужие ему люди, как Бонч-Бруевич или Кржижановский, не делали попыток «прорваться» к Ленину; если сам Ленин, как все знали, еще с конца 21-го года стремился к изоляции, если его раздражали посторонние и он намеренно, сознательно уменьшал радиус общения – а теперь его болезнь обострилась, ну так чего ради рисковать? Что если он попробует дать какое-нибудь поручение, которое пойдет вразрез с тем, что сейчас принято? Что касается более близких и более могущественных участников тех событий, то они осознавали, что – по крайней мере, пока Ленин в слабой позиции – его временем можно распоряжаться, фильтровать поступающую к нему информацию, ограничивать передвижения; вполне возможно, тоже негласно, угрожать ухудшением позиции. Для этого не надо было надевать наручники, объявлять – «именем революции вы больше не председатель Совнаркома, всякая попытка покинуть кремлевскую квартиру/Горки будет расцениваться как побег, вам запрещены любые вмешательства в политическую жизнь». Достаточно «давать понять» ему обязательства и ограничения, связанные с конкретными позициями, с силой фигур – прошлой, нынешней и потенциальной; конь просто не может встать на соседнюю клетку, не может и все – таковы правила. Ленин больше не был ферзем – и, наверное, его и в самом деле можно было увозить из комнаты с газетами, даже если он требовал там остаться: режим есть режим. Если бы он каким-то образом вдруг полностью выздоровел, то, возможно, условия были бы пересмотрены. И разумеется, у самого Ленина тоже хватило бы авторитета в случае чего обратиться к массам или к партии напрямую – и кто бы ни контролировал его, на какие бы спецслужбы они ни опирались, у них не было бы шансов; ни партия, ни ЧК в 1923-м не были отрядами биороботов, выполнявшими любые приказания.
Просмотров: 10