В Париж Ленин вернулся в прекрасном настроении – насвистывая, надо полагать: «Что день грядущий мне готовит?»
Самым резонансным из тех дел, в которых он принимал непосредственное участие, стало начавшееся во время Первой революции и тянувшееся на протяжении многих лет так называемое «дело о шмитовском наследстве». Позже оно было раздуто историками, чья идеологическая неангажированность вызывает большие вопросы, как едва ли не центральное событие всей истории РСДРП.
Пять с лишним десятков людей – не целой, конечно, оравой, но группками по двое-трое, Ульяновы в компании с Бауманом и Лядовым, – пересекли Ла-Манш по линии Остенде – Дувр и на поезде добрались до вокзала Чаринг-Кросс. Темностенные здания на Стрэнде показались путешественникам мрачными: делегаты уже перессорились друг с другом и не слишком рассчитывали на благоприятный исход своего предприятия. Те, кто раньше не был в Лондоне, открыв рот глядели на миллионные толпы в динамике, служившие наглядным подтверждением того, что именно Англия с большим отрывом возглавляет список стран с самым высоким в мире индексом деловой активности.
В кафе его видели многие – там проходили большевистские собрания, там назначались деловые свидания. Даже Крупская свидетельствует, что по крайней мере весь первый год ее муж просидел в кафе – например, в «Клозери де Лила», на углу бульвара Монпарнас и авеню Обсерватории – где коротали время персонажи в диапазоне от Аполлинера до Пикассо. Особенным любителем такого образа жизни был Таратута (с молодой женой – сестрой Шмита); и Адриканис с Екатериной тоже были тут. Не стоит, однако, недооценивать иронию Крупской – первые полгода в Париже Ленин бился с редактурой своей Книги, и, в отличие от большинства жителей мегаполиса, ему просто некогда было лелеять свой сплин – хотя бы и связанный с разгромом партийных структур в России. А вот дальше ему, похоже, поднадоел этот хипстерский образ жизни; возможно, причиной был рост количества нежелательных встреч – так или иначе, он стал замыкаться в раковине – и курсировал между домом, типографией и библиотекой.
Все это отчасти правда; больше, чем лебединую песнь, реквием и попытку заглянуть за горизонт, комплекс надиктованных в декабре 1922-го – марте 1923-го текстов напоминает интриганскую деятельность, направленную на то, чтобы, лавируя между группировками Сталина и Троцкого, создать себе условия, при которых можно вернуться во власть в тот момент, когда врачи разрешат Ленину не заматывать голову холодным полотенцем.