Повышалась температура и учащалось дыхание.
Концессионная политика Ленина – если называть вещи своими именами – провалилась, оставшись еще одним пунктом в разделе «авантюры первых лет советской власти». Однако шумиха вокруг концессий – и размещение на Западе нескольких впечатляющих промышленных заказов, связанных с железнодорожным оборудованием, – показали Западу, что большевики «образумились»: у них появились серьезные экономические амбиции – и глупо было игнорировать их предложения. Для того чтобы предложения выглядели солидными, Советы активно создают за границей «витрины»: Советское бюро в Америке, представительства своих банков в Швеции и Прибалтике; они нанимают банкиров-иностранцев (Олаф Ашберг – директор их «Роскомбанка», он же «Внешторгбанк») и в течение нескольких месяцев вводят у себя твердую валюту – золотой червонец. Все эти меры посылали западным инвесторам «хорошие сигналы», внушали им иллюзию, будто большевики становятся «обычными». Почему бы, раз так, не начать с ними разговаривать языком дипломатии?
Как и везде, где он появлялся, Ленин быстро становится в Париже кем-то вроде одного из «крестных отцов» русской политической мафии; он имел право посылать «своих людей» хоть в Нью-Йорк, хоть в Болонью, хоть в Кологрив – и выдергивать их оттуда; мог, в случае чего, обеспечить прибегших к его помощи жильем, работой, деньгами, связями, юридической и моральной поддержкой; молодежь смотрела автору «Что делать?» в рот, а «старики», знакомые с его манерами, отводили глаза и не решались оспаривать его возмутительное присутствие. Представьте, что к вам подселяют буйного соседа, который воплотил в себе черты характера и особенности поведения алкоголика, склочника, домашнего тирана и финансового махинатора; у вас нет способов не только избавиться от него, но и прогнозировать, чего ожидать в ближайший час: он то ли подкрутит счетчик, то ли отравит собаку, то ли попытается приватизировать вашу жилплощадь, то ли набросится на вас с палкой с гвоздем.
Здесь они решали, что делать с «Правдой».
Иногда эмиссаров брали прямо на границе, иногда с поличным на «явке», иногда пасли несколько недель – но даже для самых опытных подпольщиков, вроде Рыкова или Дубровинского, подпольная деятельность неминуемо заканчивалась ночным стуком в дверь и «трафаретным, как пароль, диалогом»: «Кто? – Отоприте, телеграмма! – Сейчас оденусь, подождите» – и мышеловка захлопывалась. Судя по живым и трагически звучащим свидетельствам, полиция тотально переигрывала тех, кто пытался действовать в составе хоть какой-то организации. Провокаторами оказывались самые надежные, близкие люди; жены продавали мужей, старые подруги – своих партнеров. Тюрьма, и то работала как вербовочный пункт для полиции – на дверях камеры висели прейскуранты с таксой за доносы: столько-то за адрес, где происходит собрание, столько-то – за склад взрывчатых веществ. Нижняя планка – пять рублей.