Ленин ничего этого не знал, но по провалам в России чуял, что дело нечисто – где-то в его окружении находится шпион, который взаимодействует через Петербург с целой сетью внедренных в партию провокаторов в России; собственно, как раз поэтому он и «поправел» – перестав ставить на подпольную деятельность всё, что было за душой. Богданов напрасно упрекал Ленина в том, что тот отрывается от почвы, думает только о загранице и уже не надеется расшевелить российские комитеты с помощью подпольной работы; ведь именно подпольные комитеты в России могли делегировать кого-то, кто приедет и подпишет резолюции Ленина, а не (часто выглядевшие более разумными) мартовские, богдановские или троцкистские; как было не шевелить их? Конечно, полиция как раз и добивалась того, чтобы Ленин поддался угрызениям совести – и прекратил посылать своих людей к анчару. Ленин, однако ж, упрямо давил на педаль акселератора, понимая, что каждая новая потеря была еще большей катастрофой, чем предыдущая, – потому что теперь целые комитеты, да не какие-нибудь, а Московский и Петербургский, держались на деятельности трех, двух или даже одного человека. А те, кого он посылал, отправлялись на восток, зная, что почти все, уехавшие с тем же заданием раньше, моментально оказывались в тюрьме, где заражались туберкулезом, попадали в невыносимые условия, кончали самоубийством и т. п. Ни тому, ни другим не позавидуешь.
Занятно, что «магия» листовок, работавшая в 1893–1895 годах, затем иссякла – но только потому, что рабочие и сами уже знали, чего могут добиться стачками, и устраивали их с пугающей полицию регулярностью; вырастая, в точности как было предсказано в марксистских сочинениях, они хотели уже литературы посерьезнее – периодики, газет. Всё это в конце концов приведет к ситуации 1905–1906 годов – «идеальному шторму».
Да и в целом представления Ленина о характере и желаемых результатах текущих событий отличались от представлений «обычных», рационально мыслящих, пусть даже в рамках заданной Лениным большевистской парадигмы, людей. Финал Гражданской войны в сознании «нормального человека» выглядит очевидным; как говорит В. И. Чапаев Петьке с Анкой в васильевском фильме – вот разберемся с белыми, построим социализм – такая жизнь начнется, помирать не надо. Для Ленина такая модель финала – слишком одномерная.
«Избавляясь» от 29-го тома, задвигая корзины с этими тетрадками подальше под вагонную полку, мы, по сути, избавляемся и от Ленина-марксиста.
Есть нечто символическое в том, что именно на Михельсоновском заводе – там, где Каплан стреляла в Ленина, – и стали через два года производить детали для машин, добывающих торф, на котором работала Шатурская ГЭС. И если бы 19 октября 1923 года Ленину хватило сил по пути в Горки заехать в Нескучный, на сельхозвыставку, он бы увидел эту машину «живьем».