Ощущение Ленина, что пребывание в Женеве напоминает ему лежание в гробу, усугубилось в тот момент, когда к проблеме затекших конечностей прибавилось грубое обращение служащих похоронного бюро. Эмигрантское цунами, обрушившееся на Швейцарию после поражения революции 1905 года, смыло с лиц аборигенов маски с вежливыми улыбками. Одухотворенные существа в заплатанных штанах и потрескавшихся пенсне стали слишком заметны; в объявлениях о сдаче жилья замелькали уточнения: «Без животных и русских». Тревожное чувство, что фэншуй нарушен, заставило Ленина, только что поставившего точку в рукописи «Материализма и эмпириокритицизма», поднять крышку и оглядеться по сторонам: Капри? Америка? Плеханов однажды всерьез обдумывал переезд из Женевы на остров Ява. Соблазнительным компромиссом между экзотикой и комфортом для деловой активности выглядел Лондон, но тамошний баланс потоков энергии ци обходился дороговато, поэтому оставался «толкотливый» Париж. Задним числом Ленин кусал губы из-за своего выбора – и уже в 1909-м охарактеризовал в частных письмах столицу Франции как «дыру»: уж больно «эмигрантская атмосферишка». Крупская зарезервировала для парижских четырех лет 10 процентов объема своих мемуаров о дооктябрьском Ленине – и цитировала мужа с искренним сочувствием: «И какой черт понес нас в Париж!»