Цитата #350 из книги «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»

Харизматичный, амбициозный, с задатками футуролога и авантюриста, Ломоносов воплощал в себе множество черт, ценимых Лениным: он был революционер, изобретатель, прагматик, администратор – словом, тот тип практика, который оказывал на Ленина магическое воздействие. Похоже, именно Ломоносов предложил Ленину не «восстановление» разрушенного войной железнодорожного хозяйства, не ремонт и штопку уже существующих паровозов, вагонов и путей на имеющихся мощностях, а «перезапуск»: воспользовавшись наличным «обнулением» как уникальной возможностью, пустить по новой стальной колее закупленный за границей новый транспорт, который в сжатые сроки вывезет Советскую Россию в социализм, оставив капиталистов – у которых железнодорожное хозяйство разбросано по разным частным собственникам – позади. Именно сейчас – «сейчас или никогда» – и следовало создать «идеальную железнодорожную систему», и было бы лучше всего вместо очевидно устаревающих паровозов закупать и проектировать самим тепловозы на дизельной тяге, так чтобы к 1950-му вся страна оказалась покрыта «сверхмагистралями», по которым можно было бы очень быстро гонять тяжелые товарные поезда.

Просмотров: 1

Сосипатыч, проснувшийся, конечно, тоже с расширенными зрачками смотрит на все это, не понимая, что происходит, и должен ли он как-то вмешаться, и может ли как-то помочь.

Просмотров: 5

НК никогда не была склонна драматизировать бытовые неурядицы, поэтому, рассказывая о Швейцарии, она говорит обычным ровным тоном; ВИ жалуется («Денег нет, денег нет!! Главная беда в этом!») – но в посланиях товарищам, то есть скорее ритуально, а в письмах сестрам воздерживается от сетований («Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне»). Однако, во-первых, у него подозрительно много времени, чтобы сидеть в библиотеке и конспектировать работы о Гераклите; во-вторых, судя по менее надежным свидетельствам, Ленин кажется посторонним совсем обедневшим, почти нищим. Известный нам по Парижу А. Сковно сообщает о «швейцарском» Ленине, что «ему, в буквальном смысле слова, не было на что пообедать», а «однажды в Берне его не пустили в библиотеку, так как его старенький пиджак был слишком порван». К тому же периоду относятся легенды о том, что ВИ якобы постоянно ходил с перемотанной щекой и, не имея денег на стоматолога, страшно мучился от болей, пока какой-то врач, придя в ужас от его мучений, не вырвал ему зуб бесплатно; что он несколько дней спал у знакомых в ванной; что носил огромные, явно чужие галоши, которые спадали с его обуви. Проверить эти сообщения невозможно, зато факт, что он соглашается на любую литературно-лекторскую работу за самые скромные деньги; особенно в Берне – то есть с осени 1914-го по весну 1916-го, особенно в первый год, когда антивоенная и тем более пораженческая агитация не пользовалась популярностью и плохо «окупалась»; на рефераты к нему приходят по 10–15 человек. После теоретической части ему обычно приходится отвечать на прямые вопросы: что бы сделали большевики, если бы прямо сейчас оказались у власти? Что-что: предложили бы всеобщий мир, но с условием освобождения всех колоний. Англия и Германия, конечно, против; хорошо! – тогда мы начинаем против них революционную войну, а весь социалистический пролетариат Европы объединяется с населением колоний и полуколоний. Видимо, это не казалось аудитории особенно убедительным. Репутация Ленина никогда не была на высоте, но теперь удручающими выглядят и его перспективы. К примеру Рязанов – будущий директор Института марксизма-ленинизма – на вопрос швейцарского социалиста Нобса, что будет, если после возвращения в Россию Ленин станет диктатором, прижал собеседника к придорожному сугробу и прошипел: «Ленин диктатор? Да я его прибью, вот этими вот руками!» – «Mit meinen eigenen Fäusten werde ich ihn erwürgen!»

Просмотров: 2

О приближении кризиса свидетельствовали события 5 ноября 1887-го. В эту дату традиционно проводился торжественный акт – формально собрание, посвященное дню основания Казанского университета; по сути – публичная демонстрация лояльности, присяга. Студенты договорились бойкотировать – из протеста против нового устава – как само мероприятие, так и текущие лекции: именно поэтому В. И. Ульянов так и не узнал от профессора Бердникова о «Форме заключения брака у европейских народов в ее историческом развитии». Тот зря старался на кафедре – даже те немногие, кто всё же явился к нему в аудиторию, время от времени свистели с галерки. Чтобы время не пропадало зря, «скубенты» шатались по городу, буянили в портерных (пивных), побили окна какому-то профессору, раздавали прохожим отгектографированные листовки и орали «Виват демократия!» – ничего такого, чтобы начальство слишком насторожилось. Отказавшись получать информацию о правовых нюансах бракосочетаний, Ульянов – предсказуемо – принял участие в студенческом танцевальном вечере, куда, среди прочих, были приглашены ученицы повивального института при университете. То была местная «фабрика невест»; не единственная – пару можно было подыскать и на Высших женских курсах, которые, кстати, прикрыли после декабрьских событий. Вместо – или по крайней мере помимо – танцев на этих вечерах произошли выступления соответствующей направленности; сохранилась ерническая «Ода русскому царю» одного из «вальсировавших» – Е. Чирикова: «Стреляй и вешай нигилистов, / Социалистов, атеистов… / Терзай безжалостно, пытай!.. / О царь! Врагам твоим кара: / Всем – петля, пуля – всем… Уррра!!!» Серия танцевальных вечеров продолжилась 22 ноября, когда в квартире вдовы Поповой слушательницы фельдшерских курсов А. Амбарова, Л. Балль и А. Блонова устроили суаре с участием студентов юрфака в пользу фельдшериц. (В той же «Оде» есть и «женская» часть – также сочащаяся иронией: «Чтобы наши будущие жены / Умели сшить нам панталоны, / Чтобы не с книгой и пером / Они сидели перед нами, / А с кочергой иль со штанами!!!»; неудивительно, что в 1920 году автор этих виршей получил от Ленина записку, в которой чувствуются не только политические, но и эстетические разногласия между бывшими однокурсниками: «Евгений Николаевич, уезжайте. Уважаю Ваш талант, но Вы мне мешаете. Я вынужден Вас арестовать, если Вы не уедете».)

Просмотров: 1

Мы вступаем в тот период биографии Ленина, который, несмотря на обилие документов и свидетельств, представляется наиболее таинственным из всех. Самые проверенные, «стопроцентные» свидетели оказываются ненадежными; «железные» документы – пустым звуком; манипуляторы – жертвами; каждый ящик – с двойным дном, каждая колонна – полая, каждое зеркало – гезелловское. Тот человек, который знал про Ленина больше других, Надежда Константиновна, предпочла захлопнуть створки раковины; а впрочем, и она не имела ответов на многие вопросы. Нужно ли было в апреле 1922-го удалять пулю, оставшуюся после выстрела Каплан, – и была ли болезнь вообще последствием того покушения? Действовала ли изоляция, предписанная Ленину его товарищами и врачами, во благо – или убивала его? Не становилось ли ему хуже от лекарств, лечивших нейросифилис, которого у него так никогда и не обнаружили, но говорили именно о нем – просто потому, что при непонятном диагнозе было принято подозревать сифилис? Почему, наконец, он скончался – на самом деле не столько в результате продолжительной болезни, сколько скоропостижно, в ходе острого приступа, длившегося менее дня?

Просмотров: 3